Дарья Донцова - Дантисты тоже плачут

Никита вгляделся в снимок:

– Нет. Такая не появлялась, молодая слишком. Мамины знакомые все вокруг сорока.

– А любовник был?

– У кого? У мамы? Не смешите. Лет ей сколько?!

Я вздохнула. Когда-то Кешка на полном серьезе говорил, что после тридцати застрелится, так как не хочет жить стариком! Кажется, и Никита считает всех сорокалетних развалинами. А мы, между прочим, еще ничего!

Беседу прервал домофон. Через пару минут в прихожей послышался знакомый голос, и в комнату, потирая замерзшие руки, вошел Владимир. Увидев меня, стоматолог застыл, потом улыбнулся улыбкой крокодила и поинтересовался:

– Какого черта вам тут надо?

– А вам? – не осталась в долгу я.

– Опять вынюхиваете? Крыса любопытная.

– Сам подлый врун.

– Если бы не лезли везде со своим длинным носом, Ева спокойненько училась бы в интернате. Бедная девочка!

– Действительно, несчастный ребенок. Выкинул мать из окна, хотел чужой тете бяку сделать. Утютюшенька наша!

– Ты еще издеваешься, подстилка милицейская! – взревел стоматолог и вытащил из-за пазухи здоровенный пистолет.

– Не надо, – завопил испуганный Никита, – не убивайте ее здесь. Мама только что ремонт сделала, и ковер новый.

Боясь за свою мебель, он повис на руке врача. Тот попытался освободиться, но я уже летела во весь опор на улицу. За спиной мне слышалось тяжелое дыхание и щелчок взводимого курка. Ноги понесли прямо по шоссе. Как назло, в темный февральский вечер вокруг никого не было. Убийца настигал, он страшно топал. Вдруг, о счастье, впереди замерцал огонек милицейской мигалки. С душераздирающим воплем «помогите!» я кинулась наперерез «раковой шейке». Из-за руля, на ходу выдергивая пистолет, выскочил довольно пожилой патрульный. Я рухнула на широкую, надежную грудь стража закона, обтянутую чудесной синей формой.

– Что произошло? – осведомился милиционер. – Вас ограбили, отняли пальто и сумочку?

Я обернулась, чтобы указать на преследователя, но переулок был пуст. Владимир испарился. Или мне показалось, что он пытался убить меня?

Холод пробрался до самых костей. И здесь сообразила, что пальто, перчатки, шапка и сумка остались у Никиты. Морозным февральским вечером неприятно оказаться на улице в тонком кашемировом свитере и юбке. Хорошо, не имею привычки снимать при входе обувь, и тепленькие сапожки остались на ногах. Патрульный усадил меня в нагретую машину и угостил дешевой сигареткой.

– Сейчас проедем в участок и оформим протокол. Помните приметы грабителя?

– Может, не надо? – вздрогнула я, вспомнив об Александре Михайловиче.

– Девушка, – нахмурился милиционер, – это гражданский долг. Благодаря вашему участию сумеем поймать уголовника, и он больше не причинит никому вреда.

Пришлось ехать в участок и выдумывать приметы разбойника. Через час за мной прикатила Наталья.

От всех треволнений спать пошла рано. Еще не было и десяти, когда я потушила свет в спальне. Несколько минут тщетно пыталась сбросить Хуча на пол, потом мирно и сладко заснула.

Через какое-то время резкий холодный воздух ворвался в комнату. Я открыла глаза и увидела, как распахнулось окно. Надо же, Ирка не закрыла защелки. Пришлось вылезать из теплой норки, но не успела я встать, как на фоне окна появилась чья-то голова.

Я быстренько подскочила к двери и прижалась в пространстве между косяком и шкафом. В комнату бесшумно пролез мужчина. В сумеречном лунном свете он быстро подошел к кровати, приставил пистолет к подушке и нажал курок. Раздался тихий щелчок, в воздухе запахло кислым.

Убийца отогнул одеяло и выругался, жертвы в кровати не было. Осоловевший Хуч принялся радостно повизгивать и лизать мужчине ноги. Воспользовавшись тем, что убийца наклонился к собаке, я рванула на себя дверь и с диким визгом: «На помощь!» – ринулась в коридор. Захлопали двери, повыскакивали заспанные домашние. Я неслась вниз по лестнице, крича от ужаса. За мной, ничего не понимая, бежали дети, Зайка, Наташка и собаки. Мы выскочили в холл.

– Мать, что случилось? – вопрошал со второго этажа Кешка.

Но от ужаса голос не повиновался, и из горла исходил невразумительный лепет.

– Там, в комнате…

– Пойду посмотрю, что там, – сообщил Аркадий, – скорей всего мышь. Весь дом перебудила, с ума сойти, ни сна, ни отдыха измученной душе.

В эту секунду в дверь позвонили. Не удивляясь визиту гостей в два часа ночи, Зайка распахнула дверь, и холл моментально заполнился народом. Громко топая форменными ботинками, вошли Женя, врач, Александр Михайлович и четверо патрульных. Последние вели перепачканного и окровавленного Владимира. Помещение моментально наполнилось запахом сигарет, мокрой шерсти и крепкого одеколона.

– Всем привет, – сообщил Александр Михайлович, – не спим?

– Нет, вы только поглядите, – раздался голос Кешки.

Все задрали головы вверх. На втором этаже стоял Аркадий с простреленными одеялами и подушкой.

– Сколько раз можно повторять, что нельзя ничего трогать на месте преступления, – в сердцах вскричал Женя, – ну какого черта тащить сюда постельное белье. Уже все залапал. Мне надо посмотреть, как оно лежало на кровати. Что ты там еще хватал?

– Ничего, – потупился сын, – только окно закрыл, холодно очень.

Женя схватился за голову:

– Надеюсь, подоконник тряпкой не протер?

И эксперт быстро пошел в мою комнату, неся в правой руке довольно объемистый чемоданчик.

Александр Михайлович вылез из теплого пальто и весьма нелюбезно спросил:

– Узнаешь господина?

– Да, это Владимир Резниченко, наш хороший знакомый.

– Полжизни отдам, чтобы никогда вас больше не видеть, – огрызнулся стоматолог.

– Молчать! – рявкнул один конвойный.

Другой молча двинул стоматолога в ухо.

– Нет, безобразие какое, – возмутилась Зайка, – разве можно бить человека в наручниках?!

– А кто его бьет? – изумился Александр Михайлович. – Хотя, конечно, очень хочется накостылять данному субъекту по шее.

– Почему у него лицо в крови, – настаивала Ольга, – и глаз подбит?

Александр Михайлович подошел ко мне:

– Узнаешь в господине Резниченко человека, который хотел сейчас тебя убить?

Все ахнули.

– Ах, гад! – завопила Маня, подскочила к стоматологу и со всего размаха ткнула дантиста кулаком ниже пояса.

Не ожидавший нападения Владимир согнулся от боли пополам.

– Ага, – удовлетворенно отметил полковник, – говорите, что задержанных бить нельзя, а сами деретесь.

– Дайте я ему еще разок заеду! – орала Маруся. – Гад такой! Семья убийц. Дочка и папаша – два сапога пара.

– Марья, заткнись! – зашипела Наташка.

Александр Михайлович потер руки.

– Холод собачий, правда, в машине работала печка, но все равно. С одной стороны, мы при исполнении, но с другой – худа не будет, если получим по хорошей кружечке сладкого кофе и булочек побольше.