Дарья Донцова - Дантисты тоже плачут

– Стали за ней следить и увидели, что любовница беседует с любопытной Дашей? – спросил Александр Михайлович. – Достали пистолет и…

– Он сработал сам, я нечаянно задел курок, – закричал Владимир, – просто держал револьвер в руке, а он возьми и выстрели.

– Непослушный какой, – хихикнул Аркадий.

– Все из-за твоей матери, – заорал стоматолог, – она везде лезла, приставала с расспросами, у, ненавижу!

– Поэтому решили убить? – уточнил полковник. – Взяли приставную лестницу, влезли глухой ночью в комнату. Да только пронырливая Даша заметила и спряталась. Что же не залезли сначала под одеяло, сразу палить стали?

Владимир молчал.

– Сказать нечего, – резюмировал полковник, – испугались, что женщина слишком много знает и начнет болтать.

Повисло тягостное молчание. Потом стоматолог неожиданно завизжал:

– Дурак, дурак, зачем полез помогать вам на дороге! Все из-за этой дряни! – И он попытался встать. Милиционеры удержали его на месте.

– Ладно, ребятки, – велел полковник, – ведите этого ни в чем не повинного убийцу в машину. Хозяевам пора отдохнуть, уже поздно, вернее, очень рано еще.

Я взглянула на часы: шесть утра. Патрульные утащили Владимира, мы остались одни. Домашние уставились на меня.

Через некоторое время Аркадий вздохнул:

– Пошли спать, завтра скажем матери, что про нее думаем.

И тут раздался звонок.

– Господи! – в сердцах крикнула Наташка, открывая дверь.

На пороге, радостно улыбаясь, стоял Мишка Караулов, дальний Наташкин родственник.

– Почему не встречали в аэропорту? – осведомился он, втаскивая чемодан. – Телеграмму дал, предупредил. Так нельзя, в первый раз ведь приехал.

– Мы ничего не получали, – удивилась я.

– Ой, – схватилась за голову Маруся, – была телеграмма, на буфете лежит, совсем забыла.

– Раззява, – сказал Мишка. – Ну, вы мне рады?

– Очень, – фальшиво сообщила Наташка и повела гостя в комнату.

Мы побрели по спальням. Звонок прозвучал опять. Уже ничему не удивляясь, Зайка распахнула двери. В холл влетели оживленные Казик и Сонька.

– Уже встали? Молодцы, – закричал обвешанный фотоаппаратами Казик. Сонька втащила большую клетку с индийским петухом.

– Зачем это? – только смог пробормотать ошеломленный Кешка.

– Как зачем? – удивился Казик. – Сейчас начнем писать портрет Левки с петухом на фоне восходящего зимнего солнца. Мой подарок на свадьбу. Давай одевайся скорей, солнце упустим, нужный свет уйдет. Лева! Ну что ты стоишь? Вчера ведь договорились.

И они стали запихивать бывшего супруга в роскошную енотовую шубу и совать ему в руки клетку с петухом. Во двор вытащили кресло. Портретист начал снимать. Наконец все завершилось. Казик и Сонька унеслись домой. Мишка устроился. Смогли и мы передохнуть.

Я устало вошла в спальню. Одеяло и подушку с моей кровати забрал Женя, идти за другими ужасно лень, и я устроилась на диване. Закрылась пушистым пледом, блаженно вытянула ноги и, сладко засыпая, подумала: «Даже в такой семье, как наша, бывают счастливые минуты». И тут прозвучал жуткий Машин крик.

Я вскочила с дивана и полетела в спальню к девочке. Туда уже неслись домашние и слуги, все разной степени раздетости. Почему-то из комнаты больше не раздавалось криков, только слышался вой Снапа. В полном ужасе Аркадий, забывший про гипс и ловко бежавший на двух ногах, рванул дверь. Всей толпой мы ввалились в спальню и увидели Маню, сидящую на полу перед большим ящиком. Не говоря ни слова, девочка показала рукой на что-то внутри ящика. Мы подскочили, наклонились и, столкнувшись лбами, увидали чудную картину. На мягком матрасике удовлетворенно жмурилась йоркширская терьерица. Рядом копошились пять малюсеньких комочков. Жюли родила своих первых мопсотерьеров.

Суаре – вечеринка, от soir – вечер (фр.) .