Дарья Донцова - Экстрим на сером волке

— Мол, взбрендило тебе в голову родословную получить, охота столбовой дворянкой сделаться. Ну, денег, конечно, ты не считаешь. Ясно?

— Угу, — кивнула я.

— Тогда ступай к Темкиной, — ухмыльнулась Настя, — комната номер сто два. Только, когда увидишь красу ненаглядную, постарайся от крика удержаться.

— Она такая страшная?

— Просто царевна-лягушка, — захихикала Настя, — иди, не тяни время, поджидают тебя, кошелек уже приготовили и ручки потирают.

Я пошла было к двери, но притормозила на пороге.

— Как ты объяснила Яне, отчего отправляешь к ней столь выгодную клиентку, почему сама не займешься богачкой?

Кулькова хихикнула.

— Я замуж выхожу и увольняюсь, не сумею заказ выполнить. А по какой причине Темкиной выгодный заказ отдаю? Обожаю Яну и хочу отблагодарить ее за все хорошее, что она для меня сделала! Красиво?

— Невероятно, — улыбнулась я и вышла в коридор.

Хорошо, что ехидная Настя предупредила о том, что ожидает меня в сто второй комнате, иначе я бы, вероятнее всего, не сумела удержаться от восклицания:

«О боги!»

Отворив дверь, я увидела женщину огромных размеров. Боюсь, у меня не хватит слов, дабы описать внешность дамы. Трудно подобрать сравнения. Яна Валерьевна никак не походила на слона или бегемота.

Нельзя было назвать ее и доменной печью или машиной для перевозки мусора. Темкина выглядела больше всех животных и механизмов. Она могла бы стать достойной парой для Гаргантюа или исполнять главные роли в фильмах ужасов. Теперь понятно, почему директор института боится сотрудницу. Такая поднимет руку и прихлопнет его, как назойливого жужжащего комара.

Круглое, сковородкообразное лицо с одутловатыми, раздутыми щеками повернулось в мою сторону. На лбу лежала густая челка, сразу под ней кустились брови. Вот глаз у нее не имелось. Вернее, они, конечно, существовали — узенькие щелочки, подпертые кусками нарумяненного жира, но цвет их остался мне непонятен. На груди у монстра красовалась неожиданно маленькая брошка в виде розовой бабочки, усеянной брильянтами. Очень красивая, дорогая, но неподходящая профессорше вещь. Подобное украшение подходит девушкам или хрупким женщинам.

— Садитесь, — неожиданно мелодичным, нежным голосом произнесла Яна Валерьевна. — Настя объяснила мне суть дела. Она сама никак не сможет выполнить ваш заказ, что только к лучшему. Кулькова не слишком опытный специалист, случайный в нашем деле человек. А я профессор, доктор наук, автор многочисленных монографий. Вам просто повезло, обычно я завалена работой по уши, но сегодня один клиент заболел, а тут вы.

— Удивительное везение, — закивала я.

Щеки Яны Валерьевны разъехались в разные стороны, скорей всего, она заулыбалась.

— Вот и хорошо, — кивнула Темкина, — надеюсь, вы понимаете, что гонорар профессора отличается от вознаграждения полуграмотной особы, которую увольняют за несоответствие занимаемой должности?

— Сколько? — деловито поинтересовалась я.

Названная сумма оказалась в пять раз выше той, что берет Настя, но мне требовалось расположить к себе Темкину, поэтому я не стала восклицать в негодовании: «С ума сойти!»

Нет, я кивнула и равнодушно поинтересовалась:

— Наличными оплачивать или можно карточкой?

— Живыми деньгами! — алчно воскликнула Яна.

— Без проблем.

Кусты бровей поднялись вверх, из щелочек выглянули хитрые глазенки.

— Чудесно, — пропела Темкина, — вот вам лист бумаги и ручка, напишите сведения о своих предках, чем они дальше от вас, тем лучше. Вначале надо вспомнить день, месяц, год и место их рождения. Знаете, правду о бабушке — хорошо, о прабабке — еще лучше, а если вы способны рассказать о пра-пра-пра.., совсем расчудесно.

Я повертела в руках листок бумаги. Если я хорошо знакома с биографиями пращуров, то зачем тогда собираюсь платить нехилую сумму Темкиной? Впрочем, я ж богатая идиотка!

— Понимаете, столь точную информацию я могу сообщить лишь об одном человеке.

— Прекрасно, хватит и его. И кто он? Дедушка?

— Нет, я сама, Дарья Васильева, родилась…

— Даже про мать ничего не знаете?

— Нет.

— И про отца?

— Увы, мы не встречались!

Яна Валерьевна постучала пальцами по столешнице.

— Тяжелый случай.

— А кому сейчас легко? — машинально ляпнула я и испугалась.

Скорей всего, Яна Валерьевна обозлится и откажется общаться с хамоватой клиенткой. Но профессор неожиданно засмеялась.

— Абсолютно с вами согласна! Деньги счет любят, нечего их зря растренькивать. Попробую сделать все, что в моих силах. С вас задаток.

— Да, конечно, — закивала я, только сейчас поняв, что забыла в «Пежо» сумочку, — думаю, вам удастся раскопать все. Зелимхан Хасанович говорил: Яна Валерьевна волшебница.

Лицо толстухи скукожилось.

— Вы о ком говорите? — недоуменно воскликнула она.

Я повесила на лицо самую сладкую улыбку.

— Жил-был на свете человек по фамилии Адашев и по имени Зелимхан Хасанович. Вы в свое время помогли ему собрать некие документы, помните?

Яна Валерьевна молчала.

— Папочку, — тихо продолжила я, — с бумагами, неужто позабыли?

— Вы кто? — резко спросила Темкина.

— Курочка с чемоданом золотых яиц.

Профессор отвернулась к окну.

— Наверное, вы уже поняли, что я не собираюсь составлять родословную?

Начальница молча кивнула. То, что она не стала орать, топать ногами и звать охрану, чтобы выставить из кабинета докучливую посетительницу, обнадеживало. И я бодро продолжала:

— Зелимхан погиб, слышали?

Доктор наук пожала плечами.

— Мне до него дела нет.

— Папка с информацией исчезла.

Темкина повернулась ко мне.

— А я тут при чем?

— Но остались люди, готовые заплатить за уже собранные для него сведения еще раз.

Яна Валерьевна выдвинула ящик стола, порылась в нем, вытащила огромный, похожий на парашют, носовой платок, вытерла им лицо и сказала:

— Подлинников нет.

— То есть?

— Адашев забрал их с собой.

— Вы продали ему документы?

— Да.

— Это же незаконно!

Яна Валерьевна неожиданно улыбнулась:

— Вы пришли сюда, чтоб учить меня? Оригинально! Значит, так. Я великолепно помню, о ком Адашев собирал сведения. Заказ его выполнялся трудно, оттого и запомнился, на Кавказе идут боевые действия, то в одном месте стреляют, то в другом, архивы у них там в безобразном состоянии, кое-что погибло безвозвратно.

Люди теперь иными стали. Когда началась Великая Отечественная война, архивные работники порой спасали бумаги ценой своей жизни, а сейчас! Убежали прочь, единицы хранения побросали, а когда с них спросили, ответили: «Так война идет! Что же мне, из-за каких-то бумажонок умирать?»

Удивительная безответственность и безалаберность на фоне попустительства властей. Вот когда я училась в институте, студентам рассказывали о заведующем архивом из города Смыльска. Крохотное местечко, богом забытый медвежий угол, ну какие там особо интересные бумаги, так, ерунда бытовая. Так вот, в сороковом году Смыльск затопило. Директор хранилища вывез на предоставленном грузовике свою семью и вещи, архив он бросил, решил, что наводнение все спишет, ан нет!