Хелена Секула - Туз пятой масти

А он подкарауливал меня. Я ловко выкручивалась, изо всех стараясь не рычать, когда случайно сталкивалась с ним. Отговаривалась учебой, предстоящими экзаменами.

Училась я, как же! Тупо просиживала в школе, мыслями витая совсем в другом месте, списывала у одноклассников, срывалась с уроков, пропускала занятия целыми днями.

– Дорота, у тебя ни на грош самолюбия! – высказалась однажды моя классная, пани Лахович, вызвав меня на «разговор по душам».

– Ни на грош! – охотно согласилась я, чувствуя, как во мне просыпается упрямая ослица. А уж если эта зверюга пробудилась, пиши пропало.

Пани Лахович об этом догадывалась и тактично прекратила разговор.

«Да что ты знаешь о жизни, куропатка линялая! – Я бессознательно думала языком Мельки и Горгоны, страшно боясь, что когда-нибудь он вырвется-таки на волю. – Видела бы, кто меня в койку тянет, – со стула рухнула бы!»

Я чувствовала себя мудрой старухой, посвященной в тайны жизни.

– Дорота! Почему вы на меня сердитесь? – Омерович наконец не выдержал и заявился в мою комнату.

Я ответила, что вовсе не сержусь. Он не поверил, все приставал и приставал. Его прилипчивость мгновенно довела меня до белого каления.

– Вы явно меня избегаете. Почему?

– Об этом советую спросить вашего покровителя, пана Банащака. И прошу не приставать ко мне в моей же комнате. В ваше распоряжение мы отдали мансарду, а не целый дом, попрошу об этом помнить! – Я так взбесилась, что забыла об осторожности.

Омерович изменился в лице, напомнив мне щенка, которому невзначай наступили на хвост. Еле выдавил:

– Извините! – и мгновенно смылся.

Эта тварь при одном упоминании своего сообщника тряслась, как студень.

Только сейчас до меня медленно, страшно медленно начинало доходить, что я объявила войну крайне опасному человеку. Ведь я и впрямь объявила войну. Но смогy ли когда-нибудь перегрызть ему глотку?

Мой козырь в том, что он не знает, что я знаю. Надо быть очень осторожной и не упустить этот козырь.

Как-то раз позвонила мадам Марыля Кулик. Могла и не представляться, я и в аду узнала бы этот голос хрипатой вампирши. Она попросила позвать к телефону Казнмежа Омеровича, я переключила звонок на его аппарат, но трубку не положила.

Еще несколько месяцев назад я не стала бы унижаться, подслушивая чужой разговор. Теперь у меня не было ни малейших принципов.

– Я остановилась в «Саксонской», – сообщила моя несостоявшаяся патронесса. – Что слышно? Где товар?

Я аж задохнулась от волнения. Острота ситуации будоражила кровь, я страшно гордилась собой. Экая я ловкачка! Без чьей-либо помощи выследила банду старых свиней, извалявшихся в самых грязных делишках.

– Хлам можно получить вечером… – сказал Омерович. Что за «хлам», я понятия не имела. – В двадцать один тридцать. Запомни адрес: Вилянов, улица…

Я тоже запомнила адресок.

Теперь оставалось узнать все про «хлам», который дожидается в Вилянове. К тому же надо было наконец добраться до запертого комодика Омеровича.

В одиночку не справлюсь. Даже проследить за этими гадами не так просто, поскольку они меня знают, да и ключи к комоду сама не подберу. Придется попросить о помощи друзей. Но разве можно втягивать порядочных людей в такие игры? А если у них будут неприятности? Я – другое дело, я защищаю мать, а они?

Не могу же я сказать мальчишкам, в чем дело, а врать или говорить полуправду – законченное свинство. Если им придется лезть головой в петлю, они хотя бы должны знать, почему и за что. Значит, надо рассказать всю правду, а этого делать нельзя. Это тайна моей матери.

Комодик не убежит, а вот таинственный «хлам» сегодня заберут, в половине десятого вечера. Впереди полдня, чтобы на что-то решиться.

И тут меня осенило. Ну и дура же я! Зачем за ними следить, если у меня есть адрес!

Осень уже разгулялась вовсю. Дни состояли сплошь из сумерек, а вечера были длинные. Хлестал мелкий, противный дождь.

Я влезла в старые джинсы, мохеровый свитер и непромокаемую куртку с капюшоном. Серенькой мышкой выскользнула из тридцать шестого трамвая на конечной остановке.

Интересующее меня место оказалось далеко от Виляновского замка. Пришлось пройти по шоссе, потом свернуть на узенькую дорожку-улочку.

Дом ничем не отличался от других на этой улице. Сад, огороженный металлической сеткой. Хозяйственные пристройки в глубине сада. Сзади протекает канал, там уже сетки нет, а боковые границы участка обсажены шпалерами высоких деревьев. Тополями, кажется.

Из кирпичного сарая возле самого канала доносился ритмичный скрежет какого-то механизма, сквозь неплотно прикрытые двери падал луч света. Какая-то мастерская?

Я огляделась. Вокруг все то же самое: одноэтажные домики, тут надолго не спрячешься. За заборами лаяли собаки, изредка попадался прохожий.

Будь у этих тополей не такие гладкие стволы, в их кронах можно было бы укрыться, да и то летом, когда буйствует листва. Но сейчас оголенные кроны просвечивали насквозь. Дождик усилился, я чувствовала, как костенею от холода.

Я обошла всю улицу, свернула к каналу. Вдоль него вилась болотистая тропинка, заросшая сухим бурьяном, лопухами и какой-то еще дрянью. Репьи цеплялись к штанам.

На задворках домов несли вахту прикованные цепями лодчонки, по большей части прогнившие, наполненные водой. Участки были отделены друг от друга колючей проволокой или сеткой. Ни дать ни взять – сусеки. Однако в ограде зияли дыры, и я смогла пролезть к высоким тополям, окружавшим мастерскую, откуда по-прежнему доносился скрежет. Что там творится, не разглядеть, но ближе подойти я боялась.

Было около семи вечера. Я промерзла навылет и вскоре поняла, что до половины десятого на посту не продержусь. Ладно, дорогу теперь знаю, приду сюда за полчаса до назначенного срока.

Я вернулась к шоссе, под фонарем по мере сил отодрала репьи, но только в «Кузнице» – стильном ресторанчике, когда портье смерил меня презрительным взглядом, сообразила, что выгляжу не слишком элегантно, зато слишком молодо.

«Надо его обвести вокруг пальца, иначе не пустит!» – подумала я и поздоровалась по-английски с самым хорошим произношением, какое можно было усвоить на курсах отцов бенедиктинцев:

– Добрый вечер!

Халдей с неохотой взял все-таки промокшую куртку, я же, дабы развеять его сомнения, кинула еще пару фраз о погоде и ткнула пальцем в пачку «Пал-Мал». Вытащила пятисотку и небрежно положила на прилавок.

Это были деньги из моего «часового» капитала, я тряслась над ними, как Гобсек, но теперь даже стало интересно: надует он меня или нет?

Не надул. Честно отсчитал сдачу. Теперь я могла выпить кофе.

Только в теплом зале почувствовала, насколько замерзла. Кругом царила толчея, все столики забиты. Даже возле стойки бара нет свободного места.