Наталья Никольская - Газетная утка

Помянув «добрую» руку недобрым словом, я протянула собственную, чтобы прекратить этот беспредел, и… Мои пальцы сорвались со скользкой кнопки, будильник съехал с тумбочки, возмущенно крякнул, «приложившись» об пол, и сразу стало тихо.

Свесившись с кровати, я тупо взирала на безмолвные останки моих последних часов. Их черные стрелки застыли в положении «девять ноль пять» – видно, теперь уж навсегда.

– Ой, мамочки, что же мне теперь… Полина!!!

Вероломная Полина не отзывалась. Зато на тумбочке, на месте недавней стоянки покойного будильника, я обнаружила лаконичную записку, подписанную витиеватой буквой «П», которую сестра хвастливо называла «монограммой».

«Я ушла по нашим делам. Все по плану! На твоей совести К. – не забыла? Постарайся все о нем разузнать. Будь готова к отъезду, обязательно купи продукты, деньги в ящике…».

Дальше шел нудный перечень из пятнадцати-двадцати наименований, в который спиртное, разумеется, не входило. Я пропустила его и сразу прочитала короткий постскриптум: «Бутылку можешь не искать: она у меня в машине».

Не совладав со своими оскорбленными чувствами, я скомкала записку и зашвырнула ее в дальний угол. Вот на эту гадость моя сестрица не пожалела своего драгоценного времени! И на будильник тоже… А дождаться моего пробуждения, чтобы обсудить наши дела с глазу на глаз, – этого она сделать не могла!

Словом, начало нового дня, на которое я возлагала определенные надежды, было испорчено окончательно. Да тут еще, как на грех, вернулись вчерашние подозрения, усиленные ночными видениями, снова разбередили мою тревогу… Наскоро позавтракав тем, что осталось от позднего ужина, я пододвинула к себе телефон в твердом намерении заняться делами. Да призадумалась.

«Все по плану!» Эти слова в записке были подчеркнуты даже не одной, а двумя жирными чертами. У нашей Полины Андреевны всегда все «по плану», без плана у нее даже прыщ не вскочит! Но на этот раз моя сестренка имела в виду не собственное занудство: «все по плану» – это был своеобразный шифр. Не могла же она написать: «Я отправляюсь к Лидусе Уткиной, выбивать из нее согласие на наше участие в расследовании гибели ее мужа. А если в мое отсутствие кто-нибудь будет доставать тебя по поводу убийства Бабанского – отвечай, что мы там не были и знать ничего не знаем». Если б такая записка случайно попалась на глаза кому-нибудь постороннему, у нас обеих могли бы быть крупные неприятности! Две сестренки-двойняшки, которые «коллекционируют» мертвых журналистов, поневоле вызывают подозрения.

Ладно, с этим пунктом все ясно. Если тело Бабанского уже обнаружили… А мне очень хотелось думать, что его обнаружили! Если тело обнаружили, то максимум, что мне грозит, – это звонок Тани Арбатовой, которая захочет поделиться со мной печальными новостями. Милиции же вряд ли придет в голову связывать явно заказное убийство журналиста с никому не известными сестрами Снегиревыми. Даже если они докопаются, что в день трагедии я приходила на работу к покойнику и о чем-то с ним говорила, – что с того? Скажу чистую правду: прочитала, мол, его статью в «Тарасове» и пришла поболтать про Стаса Уткина – моего давнего кумира. Законом сие не запрещено.

А больше им ни до чего не докопаться! Улик на месте преступления мы не оставили. Никто из свидетелей не сможет нас опознать. Наибольшие опасения для нас представлял Полинин «Ниссан»: ведь он довольно долго проторчал там на обочине… Слава Богу, что моя предусмотрительная сестра догадалась оставить машину перед соседним домом!

Итак, пока у нас действительно все «по плану», беспокоиться не о чем. С продуктами тоже проблем не будет, раз деньги в ящике. Честно говоря, в записке Полины Андреевны меня по-настоящему смущала лишь одна строчка. Если, конечно, не считать постскриптума! «На твоей совести К… Постарайся все разузнать». Моя совесть подсказывала мне только одного подходящего «К»: Евгений Кольцов. Но в том-то и заключалась проблема.

Я прекрасно помнила, как бахвалилась вчера, что мне не составит труда разузнать, кто он такой. Но то было вчера! А когда наступило сегодня, и пришло время действовать, я сообразила, что все не так просто. Как назло, никаких знакомых в журналистском мире у меня не было – кроме моей клиентки-редакторши, естественно. Но именно к ней мне не хотелось бы обращаться. Ну просто очень не хотелось бы!

Во-первых, я уже спрашивала Татьяну про Кольцова, и этот вопрос не вызвал у нее энтузиазма. А во-вторых, если я сейчас вернусь к этой теме, Арбатова, разумеется, захочет знать: почему? Какое отношение имеет Евгений к смерти Уткина? А может быть, не только Уткина, но и Бабанского тоже? Ведь и дураку понятно, что эти две смерти связаны между собой…

Может, я бы и ответила на эти вопросы: Таня, конечно, имеет право быть в курсе расследования. Ответила бы – если б сама знала ответы! А так как ответить мне нечего, я рискую продемонстрировать перед клиентом свою полную «профнепригодность» как сыщика. Нет уж: лучше я оставлю Арбатову «про запас» – на крайний, так сказать, случай.

Тяжело вздохнув, я открыла телефонный справочник и после долгих мытарств отыскала в нем телефон местного отделения Союза журналистов России. Девочке, которая сняла там трубку, я наплела что-то несусветное: что я, ни много ни мало, сотрудник германского консульства и разыскиваю адрес или телефон журналиста Кольцова, которого мне надо пригласить на брифинг. Сотрудница виновато призналась, что работает в журналистской организации всего неделю и поэтому еще почти никого не знает. Я так озадачила бедняжку, что ей просто не пришло в голову спросить: если в консульстве знают самого журналиста Кольцова, то почему не знают, как с ним связаться? Она просто попросила подождать минутку и стала рыться в своем компьютере. Когда прошли целых пять, девица радостно воскликнула:

– Вот он! Кольцов Е.С. Пишите адрес.

Она продиктовала мне адресок на набережной, а я, как дура, все скрупулезно записала. И только потом сообразила уточнить отчество адресата.

– Кольцов Ефим Семенович, тысяча девятьсот пятнадцатого года рождения. Неужели такие еще по брифингам ходят?

Черт бы меня побрал, как говорит моя сестра Полина Андреевна!

– Девушка, это не тот Кольцов! Поищите, пожалуйста, другого. Мой… то есть тот, который нам нужен, по крайней мере раза в два моложе, и зовут его Евгений.

Она проверила картотеку еще раз, однако никакого Евгения Кольцова среди членов тарасовской журналистской организации не оказалось. Похоже, я потерпела фиаско. Вот тебе и «известная личность»…

– А может быть, – предприняла я последнюю попытку, – другие ваши сотрудники знают этого журналиста? Вы не могли бы спросить?