Дарья Донцова - Хорошие манеры Соловья-разбойника [litres]

Людмила начала собирать пальцем крошки со стола.

– Ваня за свою музыкальную школу очень радел. Подобрал педагогов-единомышленников, мужчин в коллективе у него было больше, чем женщин, это редкость для среднего учебного заведения. Помню, как супруг пришел домой, лица на нем не было. Я испугалась, когда дверь открыла, стала его расспрашивать. Ваня от меня тайн не имел. Учтите, Петя уже умер, на Ваганьково упокоился. Надеяться, что нам кто-то поможет, смысла не было, мы лишились того, кто нам каменной стеной служил.

Хозяйка взяла пустой заварочный чайник, встала и направилась в зону кухни, не переставая говорить:

– На место педагога по истории музыки претендовала Анелия Орехова. Муж не хотел брать женщину, надеялся найти учителя мужского пола. Но в качестве претенденток на ставку являлись одни тетушки. На их фоне Анелия казалась наиболее привлекательной. Хорошо выглядела, речь правильная, одета со вкусом, образование – педагогический вуз. Работала в музыкальной школе, там ее, судя по характеристике, обожали дети, родители и коллеги. Короче, взошло в кабинете Ивана солнце без пятен. Естественно, у него возник вопрос:

– По какой причине вы меняете место работы? Если надеетесь на повышение, то должность завуча я не могу вам предложить. Есть ставка педагога по истории музыки. В профессиональном плане ничего для вас не изменится, оклад останется прежним.

Анелия ответила:

– Я переехала жить в другой район. До школы, где я работаю, мне два часа добираться, а до вас пять минут через парк.

Людмила вернулась к столу с полным чайником.

– Ваня попросил Анелию прийти через несколько дней. Из всех, с кем он беседовал о приеме на службу, Орехова показалась ему наиболее подходящей. Он сразу позвонил своему коллеге и приятелю Павлу Петровичу, который руководил учебным заведением, где работала Орехова, и спросил:

– Анелия Борисовна у тебя работает?

– Не бери бабу ни за какие коврижки, – загремело из трубки.

– Почему? – удивился Иван.

И на него обрушился ливень негатива. Орехова груба с детьми, ставит всем двойки, редко тройки. Кричит на учеников, унижает их, ненавидит девочек, к мальчикам относится чуть лучше, но все равно плохо. Учительница находится в постоянном конфликте с коллегами, всех презирает и не скрывает этого. Родители регулярно жалуются на нее.

Когда Павел замолчал, Иван поинтересовался:

– Анелия Борисовна у тебя не один год работала, почему ты терпел ее? Если я сталкиваюсь с такой сотрудницей, то нахожу способ от нее избавиться.

– Да как-то не получалось, – признался Павел. – Ваня, мы с тобой не первый год знакомы, на совещаниях и районных, и городских рядом сидим. Кому другому правду рассказывать я не стану, наоборот, расхвалю Орехову, чтобы только ее взяли, тогда она наконец нас покинет. Но тебе врать не хочу. Помнишь, как ты нам с женой помог, когда она заболела и ни один врач операцию ей делать не соглашался? Благодаря тебе Лена жива и здорова.

Иван смутился.

– Я просто тебя с Петей познакомил. Это он профессора нашел.

– Я просил всех о помощи, один ты откликнулся, – отрезал Павел Петрович, – поэтому откровенно говорю: не бери грымзу на работу.

– Почему ты ее не увольняешь? – изумился Иван. – Если есть несколько жалоб от родителей, то проблем не возникнет. Только честно ответь, в чем дело?

– Не могу, – вдруг признался Павел, – не спрашивай почему. Я дал обещание одному человеку: Орехова работает в школе, пока я там главнокомандующий. Если меня в другое учреждение переведут, придется ее с собой брать. Вот если она сама решит уйти, то я препятствовать не стану. Знаешь, почему эта карга сейчас место ищет? Ей все мои педагоги бойкот объявили. Не разговаривают, из учительской уходят, когда баба появляется. В столовой с ней рядом никто не сядет. Я просил их: «Вы взрослые люди, не ведите себя, как дети. Только хуже нам всем будет от такой обструкции. Дойдет до вышестоящего начальства, достанется и мне, и вам». Но коллектив восстал. Анелия не дура, поняла: надо уходить. Но ты, Ваня, смотри, не купись на ее внешность и умные речи. Это еще та актриса, ей бы в театре работать. Только приказ подпишешь, только она на ставку сядет, сразу по-другому запоет. Будешь локти кусать, да поздно.

Людмила положила руки на скатерть.

– Муж решил последовать совету Павла Петровича, отказал Анелии. Та нежным голосом спросила:

– Могу узнать, чем вас не устраиваю?

Иван Алексеевич приготовил убойный довод:

– Вы не член КПСС, а я хочу, чтобы такой важный предмет, как история музыки, преподавали подрастающему поколению с точки зрения марксизма-ленинизма, в соответствии с курсом Коммунистической партии Советского Союза.

Я рассмеялась.

– Аргумент что надо.

– Но Анелия возразила, – поморщилась хозяйка, – пояснила: «Мне двадцать шесть лет, я пока комсомолка, но вот-вот вступлю в ряды КПСС».

– Прекрасно, когда получите партийный билет, тогда и поговорим, – отрезал Иван.

Людмила сделала паузу, потом прошептала:

– И тогда она вынула из сумки документ, открыла его, положила перед мужем и попросила: «Ознакомьтесь».

Супруг увидел свидетельство о рождении ребенка, прочитал: «Вера Ивановна Марамамакина. Отец Иван Алексеевич Марамамакин, мать: Анелия Борисовна Орехова».

Людмила подняла руки к потолку.

– О боже! Ваня дара речи лишился. А гадина продолжала:

«Мне исполнилось шестнадцать, когда ваш брат начал свои ухаживания. Я забеременела в семнадцать, родила, будучи несовершеннолетней. Петр обеспечил нас квартирой, дачей, нанял няню, он обожал меня и Веру тоже. После смерти Пети я замуж не вышла, хотя были предложения. Вам, наверное, про меня гадостей Павел, директор школы, наговорил. Он ко мне приставал, по морде получил, озлобился и стал выживать меня из коллектива. Все произошло уже после кончины Петра. Хочется как можно скорее унести ноги из той школы. У меня в коллективе есть друзья, они рассказали, что Павел подбил кое-кого из родителей написать заявление. Дескать, я вымогаю из них деньги, предлагаю заниматься с отстающими за хорошую плату. Да, я остаюсь с неуспевающими после занятий, но ни копейки за сверхурочную работу не беру. Что, если Павел даст ход лживым заявлениям? Меня могут отправить под суд, потом в колонию. Что тогда с Верой будет? Девочке грозит приют! А она вам не чужая, родная племянница. Работа у вас – это возможность спасти ребенка от интерната».

Будкина отвернулась к стене и замолчала.

– Иван был вынужден взять на работу мать «своей» дочки, – договорила я вместо нее. – Я училась в школе, которой руководил ваш муж. Она во времена моего детства считалась лучшей в Москве, туда все мечтали попасть, детей возили со всей столицы. Я плохо помню директора. Он вел класс рояля, а я пыталась играть на арфе. Вот Орехову не могу забыть, до оторопи была злая баба. Моя мама хотела, чтобы я стала профессиональным музыкантом. А у меня начисто отсутствовала тяга к арфе. Все учителя вели себя со мной ласково, пытались пробудить у меня интерес к инструменту. Только Анелия Борисовна издевалась надо мной. Впрочем, она вела себя отвратительно со всеми детьми. Такому человеку нельзя работать в школе.