Дарья Донцова - Хорошие манеры Соловья-разбойника [litres]

– Вы можете договориться, чтобы мне тело отдали? Я Веру по-человечески упокою, – сказала Елена Яковлевна. – Мне необходимо это сделать, избавлюсь тогда от чувства вины.

– Попробую что-нибудь предпринять, но ничего не обещаю, – пробормотала я.

Сев в машину, я открыла чужую сумочку и начала рассматривать ее содержимое. Расческа, три шоколадки, на обертках которых написано «Кофе», блистер с таблетками от головной боли, смятая салфетка. Ничего интересного.

Я закрыла торбочку, бросила ее на пассажирское сиденье и услышала звон. Кресло, куда угодила сумка, пустое, звенеть там нечему. Значит, звон шел из ридикюля Арамакиной. Но пластмассовая расческа, шоколадки, носовой платок, упаковка лекарства не могли издать такой звук.

Я опять схватила сумку и внимательно осмотрела ее снаружи. Никаких металлических заклепок, кнопок, креплений на ней и в помине нет, это просто мешок из искусственной кожи, затягивающийся шнурком. Я принялась аккуратно ощупывать торбу, пальцы наткнулась на что-то небольшое, твердое. Я опять заглянула в сумку и лишь сейчас заметила, что в ней есть внутренний карман на молнии, открыла его и вытащила ключи с круглым брелоком.

Я схватила телефон и через секунду услышала голос Николаши:

– Привет.

– Назови домашний адрес Веры Арамакиной, – попросила я.

– Сейчас пришлю, – пообещал Махонин. – Зачем он тебе?

– Я нашла ключи от ее квартиры, – объяснила я, – хочу туда заехать, вдруг найду что-то интересное.

– Костин в курсе твоей затеи? – не успокоился Николай.

– Сейчас ему расскажу, – пообещала я.

– Адрес я сбросил, – сказал Николай, – но у меня только данные по прописке. Если она жила в другом месте без регистрации, то я не помогу.

– Спасибо, – поблагодарила я.

– Володе сообщи, куда направилась, – напомнил Махонин.

– Ладно, – пробурчала я, посмотрела на экран телефона и обрадовалась. Ехать мне предстоит совсем недалеко.

Дом Веры был старой постройки, возможно, его возвели в начале двадцатого века. Я вставила ключ в «гнездо», раздался противный писк, дверь в подъезд открылась.

В холодном и сумрачном подъезде не было консьержки, зато на ступенях широкой лестницы с коваными перилами лежала красная ковровая дорожка, ее придерживали сверкающие прутья золотистого цвета. Лифт напоминал птичью клетку, которую сплели из тонких железных прутьев. Ездила она в открытой шахте, огражденной решетками. Идея подниматься на приличную высоту в клетке для попугаев показалась мне неудачной. Я двинулась вверх по лестнице и увидела, что на каждом этаже расположена всего одна квартира. Похоже, здесь остались аутентичные входные двери, высокие, из красного дерева, с большими ручками и номерами на белых керамических овальных плитках. Дойдя до квартиры Веры, я осмотрелась по сторонам, не обнаружила камер, вставила ключ в замочную скважину и легко попала в прихожую.

Обойдя бесконечные коридоры, часть комнат, я вошла в гостиную и остановилась в центре ковра. Елена Яковлевна и Алла Федина в один голос твердили, что Вера бедна как церковная мышь. Арамакина одевалась в дешевых магазинах, не пользовалась косметикой, не посещала салоны, не украшалась драгоценностями, а ее сумка вызывала жалость. В качестве подарка любимой скрипачке она приносила вафельный тортик. Алла, решив, что перед ней необеспеченный человек, придумала сказочку о своем пристрастии именно к этому десерту. Но обычно одновременно с тортом еще вручают и дорогой букет. Однако Арамакина ни разу не порадовала Аллу цветами. Вот только и Федина, и Елена ошибались. Вера жила в роскошной квартире в самом престижном околотке Москвы. Апартаменты набиты картинами, антикварным фарфором. А в комнате, где я сейчас нахожусь, может совершить посадку самолет, в ней находится рояль, подчеркиваю, рояль, не пианино! Да, рояль и пианино можно назвать одним словом – фортепиано. Рояль создан для концертных выступлений, роль пианино скромнее: домашнее музицирование. Пианино часто встречается в разных семьях, где детей обучают музыке. Оно компактное, много места не занимает. А вот установить рояль в обычной однокомнатной квартире навряд ли получится. Разве что вы с мужем будете спать на его крышке, а дети и бабушка устроятся на ночь под инструментом. Но в квартире, куда я сейчас попала, гостиная имела внушительные размеры.

Я направилась к инструменту и ахнула. Да это антикварный Август Форстер [3] August Forster – немецкая компания, которая производит с 1859 г. фортепиано. , похоже, его выпустили в начале двадцатого века. Я не удержалась, села на банкетку и пробежалась пальцами по клавишам. Много лет прошло, как я, тогда Фрося, училась в музыкальной школе по классу арфы, но я освоила и фортепиано, а у рук есть память. Глубокий красивый звук наполнил помещение. Я опомнилась. Вот только не хватало сейчас, чтобы соседи начали звонить в дверь. Но после того, как я перестала играть, никто не бросился выражать возмущение. Возможно, Вера часто играла и соседи привыкли. Или музицировал ее покойный муж.

Я вышла в коридор. Вроде там есть еще одна дверь. Точно. Я толкнула створку. Кабинет! Такие любят демонстрировать в сериалах, посвященных жизни аристократов прошлых веков.

Шкафы темного дерева со стеклянными дверцами, за которыми виднелись корешки книг, подпирали потолок. Огромный письменный стол на львиных лапах, покрытых позолотой. В углу у балкона высились напольные часы, их маятник не двигался. Под потолком висела люстра из хрусталя и бронзы.

Я приблизилась к кожаному креслу на колесиках и чуть не заплакала. На столешнице стоял перекидной календарь, точь-в-точь такой был когда-то в кабинете моего отца. И у папы тоже лежала кипа писчей белой бумаги, несколько китайских авторучек с золотым пером. Машина времени отбросила меня назад, в то время, когда я носила имя Фрося.

Вот я залезаю на кресло у стола папы, открываю деревянную резную коробочку. В нее отец бросает медную мелочь. Мне не разрешали трогать монеты, потому что на них жили микробы. А еще Фросе не давали денег на карманные расходы. Ей оставалось только завидовать своим одноклассникам из музыкальной школы, которые покупали в буфете разную выпечку. Перед моим мысленным взором возник эмалированный поднос с жаренными на растительном масле пирожками. Около них на железной подставке ценник: «С повидлой. Пять копеек». Все ребята едят пирожки, а Фрося только облизывается. Было очень обидно, но потом я сообразила: папа бросает монетки в коробочку, ему не нравится, что кошелек от них распухает. И я начала потихоньку утаскивать по два пятачка. Это был мой страшный секрет! Я считала себя ужасной преступницей, воришкой. Ну, и конечно, я боялась, что будет с мамочкой, если она узнает, что я лакомлюсь жареными пирожками «с повидлой»!