Юлия Соколовская - Венок для незнакомки

Алик возвратился скоро. Он выглядел обескураженным. Кусал губы. Впервые я заметила на его широком лбу признаки явного беспокойства.

— Чем порадуешь? — не утерпела я. Хотя было очевидно, что ничем он меня не порадует.

Он недоуменно развел руками:

— Пропал ваш красавчик, Лидия Сергеевна. Был — и нету. Я сам видел, как он свернул за палатку. Оглянулся — и юрк... Я за ним, а там кусты. Я туда, сюда, тык, мык... Сунулся в колючки — бесполезно. Как в воду, то есть в землю канул...

— А чего ты так разволновался?

Он посмотрел на меня как-то странно. Попытался расправить морщины на лбу — почти удалось. Затем, яростно поцарапав затылок, словно изгоняя из него крамольную мысль, сказал:

— Сам не пойму, Лидия Сергеевна. Может, я вслед за вами начинаю дурковать? Докажите мне, что это не заразное?

И почему так путаются мысли? Я медленно, воле вопреки, погружалась во что-то коварное, засасывающее. Эх, знать бы во что, — может, и нашла бы способ вынырнуть из этой липкой грязи...

День 14 августа, среду, можно считать днем «официального» начала кошмара. Сама виновата. Дверь мышеловки еще не лязгнула. Ничто не мешало сложить манатки, выбраться, отодвинув доску зеленую, из санатория и мчаться на такси в Симферополь. Не самолет — так поезд. Не поезд — так автобус на Мелитополь. Нет, посмотрела, на свою беду, в окошко... И сердце защемило. Красота неземная. Кара-Дениз... Море синее-синее, густое, ласковое, конца ему не видно, тихо плещется у берегов и зовет, зовет... Не спеши, говорит, не уезжай... Плюнь на все, ты ведь привыкла к неприятностям. Посмотри, какое я доброе... Я смахнула набежавшую слезу и принялась собирать пляжную амуницию.

Как назло в этот день — ни Риты, ни Сони, ни Алика с пионерским галстуком. Даже Лариса Куценко со своими дурацкими хохотушками куда-то запропастилась. Публика наполовину незнакомая, чужая. Видно, новый заезд в санатории. Ревела музыка — какие-то отвязные хлопцы с утра пораньше разминались красненьким. Наконец подхватили хрипящую китайскую магнитолу и утащились к городу — приключения ловить. Их место сразу заняли новые отморозки. Три юнца и столько же девиц с повадками шлюх. Давай раздеваться догола при всех да глумиться над окружающим людом. «А че ты разрычалась, тетка? — голосила пуще всех тварь зеленоокая с тощей задницей. — Мы че, тебя раздеваем? А ну прикрой хлебало, пока сами не прикрыли!» Две другие не отставали, демонстрируя всему пляжу свои недозрелые прелести. Будто им нудистского пляжа не хватает! (Хотя оттуда их, наверное, уже выгнали — не выносят нудисты пошлости.) Как не вспомнить мнение древних римлян, полагавших, что основные черты женской натуры — тупость, слабоумие и безнравственность. Я бы охотно под этим положением подписалась... А тут еще один из отморозков возжелал свежих отношений. Потряхивая причинным органом, развинченно подвалил ко мне и встал над телом.

— Хай, тетенька! — Он мерзко гоготнул. — Ты вроде ничего из себя... Пошли-ка покупаемся для начала.

Я скользнула по нему глазами:

— Какой калибр?

— Чего?..

— Поганенький у тебя калибр, — тоном знатока оценила я. — Первоклашек пугать. И то не испугаются. Сходи к хирургу, что ли? Откалибруй.

— Ты че, охренела? — оторопел юнец. — Ты чего несешь, тетка?

— Хорошо, объясняю другими словами, — невозмутимо гнала я. — Смычок должен соответствовать скрипке, догоняешь, да? А твоей молочной колбаской не то что на приличной скрипке — на резиновой-то не сыграть. Ты бы не позорился, ушел? Вас же люди запомнят... Стыда не оберетесь...

Он побагровел. Неизвестно, чем бы закончился наш тихий семейный разговор, но народ вокруг начал всерьез роптать. Особенно постклимактерические дамы, растерявшие, по понятным причинам, интерес к «калибрам». Натужно похихикивая, компания натянула трусы и утащилась к городу. Но едва эта компания скрылась из виду, как объявилась новая. Многодетная. И расположилась в аккурат у моих ног. Две пышнотелые украинки в обтягивающих сарафанах, а с ними целый выводок детишек от двух до пяти. Ничего не имею против детей, но всему есть мера! Милые крошки мне враз руки оттоптали, глаза засыпали песком, а украинки, расстелив скатерть, самозабвенно поглощали арбузы, сало, помидорчики... При этом трещали на своем суржике так, словно им год до этого запрещали, а тут разрешили. Когда же они поснимали свои сарафаны и принялись блаженно потягиваться, я совсем затосковала. Но потом додумалась сменить позицию. Сложила вещички, покрывало и, спотыкаясь о юную поросль, побрела на восток. Кончился песчаный пляж, потянулся каменный. Место сбора приколистов. Подопьют, а потом давай с булыжниками наперевес наперегонки бегать. По дну. Я однажды заплыла сюда, поднырнула с маской — крабиков половить, так чуть не окочурилась от страха. Представляете, двое таких «крабиков» несутся на тебя с вытаращенными глазами...

За каменистым пляжем потянулись дикие места. Я никогда не заходила так далеко, оказалось, здесь удивительно красиво. Почему не испытать новых ощущений? Зачем мне люди?.. Я потащилась к расщепленной надвое скале Обмана, доминирующей над местностью. Ее окружали живописные каменные развалы. Купание здесь было бессмысленно, разве что среди скользких камней, где в слепленных природой «чашах» иногда плескалась вода. Камни вертикально обрывались в море — с них можно было только нырять. Вылезать обратно — исключительно на лебедке. Я прыгала с валуна на валун, поневоле увлеченная этим занятием, не заметив, что забралась слишком далеко. Наконец я допрыгала до скалы и остановилась. Здесь ландшафт немного менялся. Скала Обмана предстала огромной, вознесшейся в небо стелой. Под скалой тянулся небольшой обрыв. Внизу опять громоздились камни. Через кристально прозрачную воду можно было разглядеть мохнатые колонии водорослей, придающие воде мерцающий нежно-зеленый окрас. Покачивались матово-розовые парашюты медуз. За скалой обнаружилась относительно ровная каменистая площадка, окольцованная булыжниками. Это казалось единственным местом, где без риска для жизни можно расположиться. Совсем рядом, оказывается, проходила дорога. За спиной, метрах в пятнадцати, возвышалась насыпь, а за ней виднелись полосатые столбики, соединенные ржавыми тросами. В принципе удобно — незачем на обратном пути совершать акробатические прыжки. Достаточно пройти кусты, насыпь, а дальше по ровной дороге можно маршировать прямо до бунгало. Здесь я и расположилась.

Пусть не очень мягко, но для позвоночника полезно. Сняла часы (засекла время: одиннадцать пятнадцать), шлепки и, прежде чем отключиться, захотела полюбоваться морем. Вид слева загораживала скала, справа открывалась панорама западной части бухты. Санаторный пляж казался совсем рядом — метров полтораста, если по воздуху, а не через труднопроходимые развалы. Гордая киевлянка Алиса Гончарная — статная надменная дива — расположилась на самом краю, где морское дно усеивали булыжники. Она пыталась выйти из моря, сохраняя надменность походки. Она всегда изображает этакую сирену. Иногда ей это удается. Но не сегодня. Какое-то время Алиса ухитрялась держать вертикаль. Потом ей это надоело. Не совладав с очередной волной, она быстро огляделась, опустилась на четвереньки и выбралась на берег, как все нормальные люди...