Макс Акиньшин - Тридцать восемь сантиметров

– Это возмутительно, мой капитан,– дурачится Лорен.

– И эти дураки поддерживают Евросоюз! Они голосуют за него в парламенте, оторвавшись от своих кормушек, на пару минут. Им мало они хотят больше! Два, три миллиона фунтов. Пару десятков трусиков от Гуччи украшенных бриллиантами. Сколько им еще нужно? Куча задниц поцарапанных бриллиантами, иммигранты и мусор на улицах. Что это? Где добрая старая Англия, девочка? Я не хочу дожить до премьер- министра сирийца и индуса в качестве министра обороны. До этого позора. Когда все будут хлопать в ладоши и кричать аллилуйя. А через пару десятков лет так и будет, попомнишь мое слово. И никакими молитвами и надуванием щек ситуацию не спасешь.

Перевернув страницу, я вновь попытался сосредоточиться. Пробежал глазами до подписи эксперта. Что-то очень знакомое мелькнуло ближе к концу. Что-то – к чему я немедленно вернулся.

Фенилэтиламина…

Я глупо смотрел на это слово, а потом прочел еще раз. Нет, ничего не поменялось:

Фенилэтиламина…

были выявлены следовые маркеры фенилэтиламина…

Голубая мистика! Не бог весть что, конечно. Всего лишь номер пять тысяч четыреста три в перечне запрещенных веществ, подраздел Б. Но все же. Я перечитал страницу. Ясности это не добавило. Следовые маркеры – на этом все. В гостиной тиа Долорес переключила канал. Послышался мощный госпел.

Господь любит тебя! Аллилуйя!

Небольшая крошка истины в запутанном деле. Слабенький отблеск во тьме. Господь любит тебя. Голубая мистика – это уже не грипп. Ее не схватишь в кафешке, когда официант чихнет тебе в салат. Или окунет палец в суп.

Кстати, да! Чихнет в салат! Я принялся проверять:

Девятая страница отчета: содержимое желудка – чисто.

Шестнадцатая: легкие – чисто.

Двадцать третья: кровь – голубая мистика.

Что там говорил наш почечный трилобит? У тех мартышек были грустные лица. Не может такого быть, если ты под кайфом. Я подошел к открытому окну и выглянул в сад миссис Лиланд. За живой изгородью шумела дорога. Слабый свет желтых фонарей медленно тонул в темноте. Я смотрел на него и думал.

Следы инъекций отсутствуют, желудок чист, легкие чисты. Тот эксперт говорил что-то о введении в кровь. Так вот, этого не было. Никаких инъекций. Просто фантастика. Как говорило мое толстое начальство в приступах алкогольной философии: Если ты не порубал хавки, идти в сортир бессмысленно, таков общий принцип периостальтики.

Святая вера Мастодонта в темные принципы периостальтики в нашем случае отказывалась работать. Препарат за номером пять тысяч четыреста три подраздела Б – взялся ниоткуда.

– Из ниоткуда, – повторил я вслух и вздохнул.

А потом вернулся к бумагам. Шестой шот, не чокаясь. Тиа Долорес щелкнула выключателем за стеной, намереваясь залечь в постель.

Итак. Декларация. Животные – девятнадцать мест. Тариф. Перевозчик. Номер дата. Инвойс. Условия поставки. Деливед, дьюти пэйд. Номер, дата. Карантинный сертификат, номер, дата. Наименование груза. Прочая шелуха. Руководитель лаборатории д.м Ричард Левенс.

д.м. Левенс! Доктор микробиологии Ричард Левенс! Я растеряно смотрел на черные буквы. Еще одно случайное открытие.

«Это Макс! Он русский, представляешь, Рик?!» – подпись напоминала осторожного паучка мостившегося в углу страницы. Она совершенно не впечатляла. Была не тем, что ожидаешь от обеспеченных умников. Словно на бумагу наделала птица. Три спиральных витка и торчащий крючок. Отважный ботаник скармливающий микробов мартышкам, что у вас там в меню сегодня, мистер Левенс? Голубая мистика? Пыль ангелов? Сто монет доза. Девяносто пять оптом. Пудрите носы, дамы и господа! Все вопросы к вашему дилеру. Марку, мистер? Лед для дамы?

Я хмыкнул. Сегодня были сплошные совпадения. Эта планетка оказалась слишком мала для того, чтобы здесь комфортно существовать. Ты можешь уехать к черту на рога, а потом влипнуть в неприятности с коржиками, с которыми случайно пересекся годы назад. Для этого достаточно дать по сопатке какому-нибудь плевку и получить в сопло от внучатого племянника бывшего мужа его второй сожительницы. Но уже будучи на пенсии, в очереди за чистой уткой, где-нибудь богадельне. Таков он, этот закон сообщающихся сопаток в действии.

На этой планетке сплошные законы. Сообщающихся сосудов, тяготения, шести рукопожатий, буравчика. Хотя, нет. Буравчика все -таки правило. Что не делало его менее унылым. Сложно было сделать пару шагов, чтобы не вляпаться в очередное предписание. Слабаки, объясняют неумолимость судьбы обстоятельствами. Но в это я не верил никогда.

Законы и обстоятельства. Доктор микробиологии Ричард Левенс. Боязливый паучок в углу бледной ксерокопии. Вспомнить нашу встречу в деталях было тяжело. Куча людей в зале прилета, мечущийся повелитель обезьян. Во что он был одет? Не важно. Не помню.

– Джоши!– он радовался прилету семьи. Еще какая-то деталь. Какая-то небольшая деталь.

Сросшиеся брови? Чемоданы? Выражение лица? Зачем я об этом думаю? Взяв в руки телефон, я принялся искать в интернете. Пустота. Сплошная и бесчувственная как вакуум. Пара фотографий, куча научных статей. Над которыми можно было уснуть. Патогенез и иммунный ответ организма – абсолютная и невозможная тоска. Мысли стали путаться. На улице была глубокая ночь.

Я допил виски и подумал о жене Левенса. Представил серые глаза и длинные ресницы. Красотка. Полная, бескомпромиссная уверенность в своем завтра.

– Мы были в Андорре, это еще до Ричарда. Там такииие мальчики инструкторы! – улыбка на пухлых губах. –Представляешь, мы напились апероля и скатились по красной трассе! Джой такая трусиха, ей пришлось тащить на себе доску до самого подъемника. В лыжных ботинках! Как она пыхтела, ты бы слышал…

Она потягивалась в узком кресле самолета. Идеальная. Невероятная. Замужем за скучным паучком у которого подозрительные дела. Конкордия Левенс. Конкордия значило согласие. Или примирение. Примирение с гнусным миром, в котором у нее абсолютно не было проблем. Засыпая, я чувствовал возбуждение.

***

Как бы то ни было, но четырнадцать действительно оказалось моим счастливым числом. Потому что, назавтра стояла лучшая погода почтальонов, с неба осыпались потоки воды. Я сидел на террасе, допивая третью чашку кофе, и бессмысленно рассматривал капли разбивавшиеся о доски в паре шагов. Похмелье медленно отпускало. Выходить под дождь мне не хотелось. Он был теплым, чем выгодно отличался от остальных дождей, что я видел в жизни. Особенно от манчестерских. От тех – промозглых, унылых, когда с неба лилась даже не вода, а какая-то липкая мерзость, медленно оседавшая на оконных стеклах. Мне захотелось вернуться в свою комнату и, наплевав на все, завалится спать. Еще мне сильно хотелось обнять какую-нибудь теплую женщину. Женщина это лучшее лекарство от тоски.