Макс Акиньшин - Тридцать восемь сантиметров

Пот лил с нас ручьем, и я удивлялся инспектору Рубинштейну, на цыплячьей шее которого болтался вязаный шарф. Он шаркал по бетону, напоминая старого бассета, которого необходимость опорожниться вытянула с места у камина. Топавший в вразвалочку Моба лихо дымил сигарой.

– Что будем, Моз? Поболтаем со свидетелями или глянем на груз? Смотри, вон Соммерс из легавки. Эти уже тут как тут. Сейчас заявит, что мы путаемся под ногами.

-Пойдем, что-нибудь разнюхаем, Эдвард,– предложил заслуженный ревматик, – Мне кажется начинать надо со свидетелей. Не дай бог меня еще продует на площадке. Представь, я забыл растирку миссис Рубинштейн дома. Теперь мне нечем спасаться!

Наше толстое начальство сочувственно поцокало языком, вежливо прибавив, что не мешало бы порубать, так как дело, по всей видимости, затянется. И мы двинулись в сторону белого здания, над которым развевался Юнион.

***

Сами обезьяны оказались зрелищем скучным. Это были шимпанзе, они лежали на бетоне смотревшись кочками поросшими шерстью. Когда через четыре часа нас пустили к ним, я уже полностью перегорел интересом прослонявшись все это время по коридорам. И теперь просто плелся за деятельным начальством. Жара меня убивала.

Господин старший инспектор и его ручное ископаемое Рубинштейн наоборот были свежи как утренние мотыльки. Моисей нес с собой кучу бумаг, которые поминутно рассматривал, поднося к самому носу.

– Христианский центр микробиологических исследований, Эдвард. Девятнадцать шимпанзе на карантине. А перевозчик наемный: компания «Норд стар логистик», водитель божится, что до самого поста все было нормально, остановок он нигде не делал, о чем это говорит?

Он поднял взгляд и прожег сфокусированным очками солнечным лучом дыру на рубашке толстяка. Добавив к пятнам жира и пота еще одно.

– О том, что на толчок он не бегал. Немудрено, Моз, тут всего-то пятьдесят километров. Или ты думаешь, что у него несварение?

Тот пожал плечами разочарованный тем, что вовремя не подсуетился с такой блестящей версией. Несварение было бы отличной идеей. Они опрашивали водилу полчаса и ничего вразумительного не добились. Так же как и у работников поста. Все было как обычно. Жара, цикады, пыль. То отвратительное состояние, сводившее нашу работу к глупому гаданию на кофейной гуще. Все как обычно. Не понятно было одно, как были открыты клетки и почему мартышки сдохли. Впрочем, ответ на второй вопрос мы все же получили.

-Нет никакой опасности, – тип в белом комбинезоне оживленно жестикулировал. – в организме человека этот вирус не выживает. Заболевание поражает исключительно шимпанзе.

– То есть опасности заразиться у нас нет?– разочаровано спросил король всех больных и поправил шарф на цыплячьей шее.

– У этого штамма какой-то особый способ передачи, то есть если это и было возможно, то никак не аспираторно или каким-то другим способом. Мне кажется, что только непосредственно введением культуры вируса в кровь. Но это невероятно. Тем более, что наши гликопротеины неспецифичны для него. В тканях человека он просто не сможет существовать. Представьте вирус с неизвестным способом передачи. Специфичный только для одного типа организмов. На данном этапе экспертизы мы можем только…

-Гонорок? – влез толстяк, – Тут ты обмишурился, приятель, Мозес не даст соврать, что гонорок очень даже живет на человеке, как блохи на собаке. Стоит только станцевать не с той киской и вот, у тебя уже полные штаны этих самых бактрерий. И даром если бы от этого была польза! Так нет же, тебе приходится дополнительно тратить на его лечение. Это тоска, умник, если бы ты знал, какая это тоска.

Обескураженный глубиной познаний Невообразимого собеседник все же отрицательно помотал головой.

-Нет-нет, вы ошибаетесь. Это какой-то штамм вируса гриппа, не бактерии. Пока еще непонятно какой, он мутирует время от времени и полной картотеки, наверное, нет ни у кого.

– Ты хочешь сказать, что они подохли от кашля?– поинтересовался Эдвард Мишель,– Моз , ты слышал? Они умерли от кашля, просекаешь?

Я сидел на подножке камиона и слушал их. Солнце клонилось к закату, сладко потягиваясь в последних судорогах пылающего дня. Цикады за забором вопили от удовольствия. Старый Рубинштейн, основательно потрубил в клетчатый платок, а потом пнул ближайшую к нему обезьяну.

– С этими мартышками что-то не так, Эдвард.– глубокомысленно произнес он, и обратился к типу в защитном платьице.– А скажите, доктор, что вот так вот, может колоть в боку? Чуть пониже ребер? Когда я вдыхаю, у меня там, как бы колет. А по вечерам еще и свербит, как будто буравчиком.

Показав, как свербит буравчиком, он воткнул высохший палец под ребра. Его собеседник поморщился и всплеснул руками.

– Я микробиолог, микробиолог, понимаете?

-И что с того?– развалина смотрел на него с тем самым глубокомысленным видом, с которым муравьед рассматривал бы астролябию.

-Ничего, – с отчаянием ответил тот. – У вас есть еще вопросы?

Больше вопросов не оказалось.

***

– Получается, что мартышек накололи всей этой гадостью? – слабый свет скользил по стене деревьев, скорее успокаивая своим присутствием, чем освещая дорогу. Мы возвращались назад уже в сумерках. Динозавр его величества ехал на удивление мягко, позабыв о хлопках и предсмертном треске глушителя. Орать друг-другу на ухо нам теперь не приходилось.

– Ладно, если накололи, вот на что, скажи мне Эдвард?– проскрипело ископаемое. Я сонно слушал их. В голове вертелись самые фантастические теории, излагать которые я стеснялся.

– Тот коржик, говорил о каких-то лекарствах, вроде как печенки этих мартышек, их производят. Лекарство сейчас очень дорого. Я помню, Рита вытянула у меня три сотни монет на лекарство от головной боли. Правда она купила себе еще и платье. Три сотни, прикинь? А я еще удивлялся твоим запасам, Мозес! Может, ты берешь просрочку у Пепе? Ну, те, у которых вышел срок.

Ветхий ревматик пожевал губами.

-Ты мыслишь, весь сыр бор из-за какого-нибудь Колдрекса или еще чего, Эдвард?

-Ну, ты сам подумай,– сиденье под господином старшим инспектором старчески заныло.

-А зачем нам вообще об этом думать?– влез я,– Случай, конечно, необычный. Но все документы на груз есть. Обезьяны сдохли от гриппа. Дело больше касается страховщиков, чем таможни.

Моба издал короткий смешок и вновь поерзал на сидении.

-Вот ты странный, Макс. Как ты думаешь, зачем вообще есть мы?

-Ну-у, не знаю. Бумаги, пошлины. Иначе бы был беспорядок.

Он сочувственно посмотрел на меня, тем самым особым взглядом матери на сына олигофрена.

-Запомни Макс, мир состоит из одних м’даков, в большей или меньшей степени. И у всех этих щавелей только одна идея. Белое бунгало, яхта и телка с большими дойками. У всех, сечешь? На большее их мозг не способен. А представь, если бы не было нас? Если бы мы не существовали? Они бы все имели! Тоска! И единственным развлечением у них осталось бы заглядывать за забор на предмет : не больше ли дойки у телки соседа? Да они перестреляли бы друг друга, из-за такой ерунды!