Макс Акиньшин - Тридцать восемь сантиметров

Я кивнул и сделал последний глоток, кулинарная телка, оставившая глубокие царапины на либидо толстяка, действительно заслуживала уважения. Во-первых, она не капала на мозги нравоучениями, мило курлыкая о паштетах и почках в мадере, а во-вторых, обладала кормой, которой позавидовал бы иной авианосец. В глазах Мобы эта авианосная миссис была достойна священного сана и к тому же не могла врать. Трудно соврать, излагая рецепты. В этом заблуждении я его искренне поддерживал.

Всю дорогу в контору Мастодонт лениво обозревал окрестности, изредка сигналя неосторожным негодяям и мерзавцам попадавшимся нам на пути. День тихо наваливался на город, и в воздухе пахло одуряющей жарой, которая вот-вот начнется. Молчание затянулось. Лишь поднимаясь на второй этаж, мой толстый спутник озабоченно поинтересовался, нет ли у меня случайно маникюрных ножниц.

– Я записался в бассейн, там дурацкие порядки насчет дрыжек, – он попытался почесать голову под кепкой. На это я ответил, что не захватил их с собой.

– Ну и ладно, – беззаботно ответил он и распахнул дверь, – Здорово, Моз!

-Доброе утро, – проскрипел инспектор Рубинштейн и вынул усы из чашки с почечным чаем. – Ты читал меню закусочной в коридоре, Эдвард?

Моба усевшись за свой стол, ответил, что не читал, и это было очень странным, потому что новости о хавке он пропустить не мог. Впрочем, как и о крикете. На результатах матчей он терял больше, чем я тратил на сигареты.

-Они нас травят, травят! Давно доказано, что сосиски вызывают старческое слабоумие, –на носу нашей окаменелости гневно покачивались массивные очки с линзами от телескопа Хаббл. Он сам напоминал телескоп, худой и нескладный, с почти отсутствующими плечами. Глаза Моисея слезились, а его кашель, служил постоянным аккомпанементом нашей работы. Стол милого старикана был завален лекарствами. Он поглощал их пригоршнями, сверяясь с каким-то темным расписанием. Количество их было столь огромно, что к концу первой недели моих наблюдений я был уверен, что вместо крови в его вялых сосудах течет поразительная химическая жижка, чей состав поверг бы в изумление всех лауреатов Нобелевских премий по химии, начиная с Резерфорда.

-Это возмутительно.– скучным голосом подтвердил Эдуард Мишель и вооружившись канцелярскими ножницами, приступил к крайне опасной операции: стрижке омерзительных базальтовых ногтей на поршнях. Для этого, его величество сняло туфель и носок-ветеран, и устроило одну ногу на другой так, чтобы на место операции падал свет.

– Что там у нас на сегодня, Мозес?

– На тринадцатом посту форменное безумие, Эдвард. Бумаг еще нет, но с минуты на минуту приедет графиня, и будут большие гонки. Кстати, ты, кажется, закрыл дело того болвана с пакетом травки в заду?

Ногти господина старшего инспектора не поддавались, он несколько вспотел и отчаянно чесал голову.

-У него золотые боло, Моз. – скорбно сообщил он. – шестеро ребятишек и все от разных женщин, сечешь?

Я оторвался от инструкций. По мне, так не совсем понятно, какая баба могла дать такому засохшему плевку, но в подробности я не вдавался. Мало ли? Мир огромен, а вот в сельве, предположим, до сих пор живут племена, не знающие о цивилизации и всем этом навозе, в котором мы копошимся. Размышляя над этим фактом, я слушал их беседу.

-Ты слишком милосерден, Эдвард, – подкрепившись глотком почечного чая, старая развалина поинтересовался. – Почему ты в кепке по такой жаре?

– Соседские спиногрызы налили в нее клей. Детей сейчас воспитывают не родители, а айфоны, -пояснил господин старший инспектор с щелчком обрубая первый коготь из десяти. Лицо его просветлело. Он посопел и принялся воевать со вторым. – Что там с тринадцатым?

– У них разбежались обезьяны, – старик Рубенштейн клюнул носом бумаги.– взвзвз.. Сообщаем, что в ночь на двадцатое число, при осмотре карантинного груза, поданного на оформление согласно таможенной декларации …. Так-так… оказались открыты клетки… Груз в количестве девятнадцати мест обезьян… разбежался.

-Они что там, вскрыли пломбы на карантинном?– возмутился Мастодонт, второй ноготь со звоном сдался.

-Им показалось странным, что в камионе слышна возня. –пояснил чахоточный и повел боевыми лазерами. Толстяк звал его Мозгом, с чем я был категорически не согласен. Впрочем, оспорить это утверждение тоже было нельзя. Все свое время Моисей проводил в медитации на хаотически разложенные по столу бумаги, и добиться от него чего-то внятного было сложно. Мозгом он был или просто спал, оставалось загадкой.

Бросивший стричь ногти Эдвард Мишель воззрился на него.

– Не, ты представляешь, какое гадство, Моз? Как пить дать, сейчас посвистим на тринадцатый ловить мартышек! Еще, слава богу, что у нас есть Макс, ему никогда не мешает потрясти дрыжки. Но мы то? По такой жаре?

Прежде чем ответить король больных покопался пальцем в разноцветном прахе таблеток, выбирая лучшее средство от жары.

-Ловить не придется, Моба. Они все передохли.

-Господи всесвятый. – толстяк отложил ножницы и сел прямо.– Только не говори мне, что эти коржики с поста их постреляли. Мы утонем в объяснительных. Помнишь, когда в бананах засекли ту дрянь? Я еще съел один, а потом писал рапорты каждой харе, начиная с отдела кадров? А ведь речь шла даже не о лососине, а о каком-то ср.ном банане!

Я внимательно прислушивался, впервые за три месяца в нашей конторе образовалось интересное дело. Нет, жизнь, конечно, била ключом, если учесть что за все это время я успел обосноваться в отделе расследований, прочесть десятки инструкций самой монументальной из которых была «Об ограничении оборота предметов сатанинского культа».

«… исключить возможность провоза через государственную границу Соединенного королевства предметов сатанинского культа, согласно параграфа…» – государство ходило под себя. Оно боролось с сатанизмом, социализмом, незаконным оборотом, эмигрантами, зонтиками от солнца и зонтиками от дождя, консервами из серебристого тунца, с котелками, шпионажем, боролось со свободой и сражалось против себя. Оно постоянно сходило с ума в этой бумажной суете и все же не могло сдвинуться с места.

– Моба! – крикнул я тогда Толстому, – предметы сатанинского культа, теперь запрещено провозить.

На это он пробурчал, что к ним в прошлом году приезжал глухой двоюродный брат Риты. Тот привез в подарок подшивку журналов по психиатрии, собачье мыло и чесалку для спины с орнаментом. Если бы он знал, то стопорнул бы этого перца еще на границе.

– У меня нет собаки, Макс! – грохотал он. – Этот пердун подкатывал свои боло к Рите, представляешь? Его слуховым аппаратом можно было глушить «Рок волну».

Я представил и согласился, что того радиофицированного стручка можно было помариновать пару месяцев за контрабанду.