Александр Зиборов - Ужасные тайны старого особняка

Мы тоже орали изо всех сил.

Вдруг раздался душераздирающий вопль и пятерня Муравского затарабанила по ковру – он сдавался. У нас глаза на лоб полезли: вот это да, а почему?!.

Но Генпалыч уже остановил схватку и поднял руку торжествующего победителя, Верзилы.

Прихрамывая, Муравский направлялся в раздевалку, но мы его остановили, окружив чуть ли не всем классом:

– Муравский, как же ты проиграл? Что с тобой вдруг приключилось? Вроде бы, всё шло так хорошо, ты так ловко боролся.

Муравский отвёл глаза:

– Сам не пойму, однако, как это всё произошло. Я так шибко увлёкся атакой, что в азарте принялся сильно выкручивать вместо ноги Верзилы свою собственную. И едва её не сломал, однако. Хорошо, что шибко вовремя успел сдаться!..

Да, сдался он вовремя. Ногу себе не сломал, а только немного потянул. Потом неделю прихрамывал. Да и то, как мне кажется, лишь для виду: мол, из-за неё я проиграл.

И сейчас она ему пригодилась. Как отговорка, чтобы не пойти в Особняк. Но скоро нога пройдёт и тогда он отвертеться не сможет.

Осознав эту истину, мне стало не по себе: идти в старый Дом не хотелось. Я про Анчутку соврал, а ребята, возможно, и не врали, и там на самом деле можно столкнуться с кикиморой, шишигой или ещё с каким злющим чудищем. Стало страшно до жути!..

Ох уж этот Муравский! С ним связана ещё одна история, которую мне хочется забыть и никогда о ней не вспоминать…

Ах, этот Муравский!..

Ладно, расскажу, но больше никогда-никогда даже не вспомню!..

Эх, тогда я пригласил Муравского на свой день рождения. Мне исполнилось одиннадцать лет. Подумал, что он недавно в нашей школе и городе, никого не знает, сделаю ему приятное. Какой же я был дурак! Никогда себе этого не прощу!..

Но я не знал, не предвидел, чем это обернётся.

Увы и ах, Муравский ко мне пришёл.

Ещё стоя за порогом, он робко поздоровался и, смущаясь, шагнул в прихожую. Алея щеками, выдавил из себя:

– Знаешь, шибко сильно думал, какой подарок тебе выбрать, а тут на улице тётенька упросила меня взять одну из кошек. Они родились недавно, выросли, однако, почти взрослые, она их раздаёт.

– И, надеюсь, ты отказался? – сказала подошедшая мама.

– Знаете, не смог, – потупился Муравский, – я её взял, однако. Вот она, берите. Дарю её вам.

– Зачем нам всякая тварь! – всплеснула руками мама.

– А мне киска нравится! – воскликнул оказавшийся тут как тут Сенька.

– Правда? – солнечно просиял Муравский, прямо-таки осчастливленный.

– Да, она симпатичная, – сказал я, решив не смущать Муравского. Папа с мамой меня учили, что гостям следует угождать. Вспомнил пословицу: «Гость в доме хозяин».

Потянулся к кошке, чтобы взять её на руки. Она тут же пребольно цапнула меня за палец. Я вскрикнул и выронил её: кошка метнулась под диван и забилась там в самый угол.

Мама сбегала за бинтом и стала перевязывать мне руку, а Сенька сообразил принести швабру из кладовки, и принялся энергично выгонять ею кошку из-под дивана. Та не усидела там, стремительно выпрыгнула и скакнула на край стола, уцепилась когтями за скатерть и своим весом увлекла её вниз: на пол попадали фарфоровые тарелки, блюдца с закусками; хрустальными бомбочками бились фужеры, бокалы, рюмки, в унисон траурно звенели падающие ложки с вилками…

Увидев праздничный стол совершенно разгромленным, мама впала в полуобморочное состояние. Выронила бинт, успев лишь машинально ухватить его за конец: он полетел вниз, разматываясь и уменьшаясь в толщине.

Бледный от волнения Муравский погнался за кошкой, крича:

– Стой шибко сильно, однако!

Но спотыкнулся и упал, угодив лбом в тумбочку с китайской вазой наверху. Та словно только того и ждала, повалилась на пол и разбилась вдребезги. Новоявленный терминатор же потерял сознание и в стойке «смирно» свалился на пол.

Мама взъярилась, выхватила у Сеньки швабру, размахнулась ею и… напрочь снесла с креплений хрустальную люстру, которая рухнула вниз, осыпав всю комнату осколками. Мама вновь окаменела подобно статуе в каком-то ступоре. Братишка так испугался, что тут же убежал в свою комнату и спрятался под кровать…

Испугавшись грохота, кошка ошалело заметалась по комнате: сшибла бра, чеканку, столкнула телевизор на пол, порвала тюль и свалилась в аквариум. Отчаянно забарахталась. Аквариум зашатался и тяжко рухнул, залив водой с золотыми рыбками ковёр и лежащего на нём в беспамятстве Муравского.

Это привело его в чувство. Он открыл глаза, обвёл мутным взором помещение и содрогнулся всем телом. С усилием встал, покаянно молвив:

– Простите меня шибко сильно, однако! Я за всё, за всё заплачу! Только не волнуйтесь, пожалуйста, однако!

– Тут уже не за что волноваться, – показала мама на погром в комнате, с трудом удерживаясь от более эмоциональных выражений. – Только тебе придётся её забрать. И побыстрее, ну!..

– Конечно, конечно! – закивал Муравский. – Шибко быстро заберу, однако!

Неловко повернувшись, он локтём вышиб стекло в серванте, попутно разбив большую часть посуды в нём. Мне стало дурно.

Муравский весь покрылся красными пятнами. Барсом метнулся со звериным рыком к кошке, ловко ухватил за хвост ошалевшее от его прыти животное, сгрёб в охапку и с реверансами и всяческими извинениями попятился к выходу, повалив по пути этажерку с книгами и сувенирами.

Когда дверь за ним закрылась, мама обрела дар речи. Слабым голосом она произнесла:

– Это совершенно ужасный человек. Хуже Содома и Гоморры вместе взятых.

Спорить с ней мне не хотелось.

Позже отец провёл переговоры с родителями Муравского, а мама не пошла, сказала, что больше даже просто видеть не может их сына. В какой-то степени ущерб был нам возмещён…

С Муравским мы даже помирились. Но это было позже, намного позже…

Но хватит, больше не буду об этом говорить. Ни разу и ни слова! Даже вспоминать не буду. Ну, нисколечки! Вы сами понимаете, почему…

В последующие дни Алёнка постоянно напоминала нам об Особняке. Особенно это не нравилось Муравскому. Он постоянно указывал на свою якобы больную ногу. Но однажды он забылся и на перемене устроил забег с Вадькой из соседнего класса. Обогнал его, издал ликующий крик и тут же осёкся, увидев нас с Димкой. А в стороне ещё стояла и Алёнка. Теперь уже Муравский отпереться не мог. Пришлось ему соглашаться на поход к Дому.

Мне было стыдно отказываться, если решила туда идти Алёнка. Раз девчонка не боится, то мне тем более стыдно. Это ж позор какой! Согласился.

Мы стали зазывать Генку с Никитой, но они находили какие-то отговорки. Димка обвинил их в трусости и запальчиво воскликнул, указывая на Алёнку: