Виталий Воронин - Сезон

– Здесь десять тысяч. Больше нет, правда!

Следователь пожал плечами.

– Ладно, – потянулся он за деньгами, – с паршивой овцы…

Но я убрал пачку.

– Сначала покажи постановление о прекращении дела.

Он, молча, открыл портфель, достал оттуда постановление и сунул мне.

– Ух, ты! – удивился я, – оперативно работаешь. И начальник следственного органа уже утвердил, и печать имеется. Только даты нет. Заранее что – ли приготовил?

– Деньги давай! – занервничал он, косясь на дверь.

Я бросил деньги на кровать и принялся читать постановление, краем глаза наблюдая, как алчный мздоимец мусолит пачку долларов, пытаясь пересчитать купюры, не вынимая их из-под резинки. Наконец, он закончил, и деньги исчезли в его портфеле.

Я с облегчением вздохнул, убрал постановление в тумбочку и нажал кнопку вызова сестры на стене у своей кровати. Надо отдать должное следователю, он среагировал мгновенно. Тут – же вытряхнул все содержимое портфеля на пол, включая доллары. Однако это не помоло, когда через секунду в палату ввалились люди в штатском и защелкнули наручники на его руках.

Появились понятые и лампа ультрафиолетового излучения, в свете которой ладони и пальцы оборотня горели, синим пламенем. Потом в лучах лампы таким же огнем засветились деньги, вытряхнутые на пол. Затем неудавшегося взяточника увели, а я еще полтора часа отвечал на вопросы уже другого следователя, подписывая протокол допроса. Наконец все закончилось, в коридоре остался один Витек да мои соседи по палате, уважительно перешептывающиеся и косящиеся на меня.

Мы с Витьком вышли в больничный двор, и присели на лавочку. Задувал промозглый ветер, я кутался в больничный халат.

– Слушай, Алексей, с тебя бутылка! – сказал Витек, – я вчера после твоего звонка, часа два убеждал этих оперов из службы собственной безопасности, что у них есть шанс поймать оборотня в погонах.

– Повезло то, что этот следак из другого региона. Они таких сладеньких любят.

– Почему? – без особого интереса спросил я.

– Да потому, что меньше шансов, что у него столичная крыша.

– Знаешь, меня от них уже тошнит, – сказал я и поднялся, – пойду у сестры – хозяйки попрошу, чтобы одежду вернула, а то в халате тут дуба дать можно. Как выпишусь, созвонимся.

В каморке пропахшей нафталином, заваленной пакетами с вещами больных, мне вернули заляпанную кровью куртку, штаны и футболку. Я сгреб вещи под мышку и направился в свою палату отмывать следы крови с одежды. Сунув руку в карман куртки, я обнаружил в нем дырку и почувствовал за подкладкой, что-то увесистое. Разумеется, это был мой браунинг. Не представляю, как его не заметили, когда снимали куртку и сдавали ее на склад, однако я обрадовался ему как старому знакомому. Во внутреннем кармане куртки также нашелся смятый лист бумаги с моей фотографией – поддельная справка об освобождении на имя Бакланова.

Через неделю, выписавшись из больницы, я заехал к себе на работу и узнал, что уволен за прогулы, чему нисколько не удивился. Что это за экспедитор, которого ни в одну служебную экспедицию не пошлешь по причине его отсутствия. Обрадовало только, что заплатили какие – то деньги.

Квартира встретила запустеньем и толстым слоем пыли, лежащим на мебели.

– Недели две назад твоя супружница уехала, – тараторила соседка баба Глаша, отдавая ключи, и пытаясь заглянуть через мое плечо в дверной проем, пока я возился с замком, открывая дверь.

– Вместе с полюбовником вывезли диван и свое тряпье. Ключи вот тебе оставила, сказала, что больше сюда не вернется.

Она еще что-то пыталась сказать, но я захлопнул дверь перед ее носом и, привалившись к стене, закрыл глаза. Впервые за эти месяцы я почувствовал себя дома. Не надо было ни от кого прятаться, ни за кем гнаться. Можно было просто расслабиться и ни о чем не думать.

Одежда пропахла больничным запахом, который я уловил только сейчас, поэтому она была немедленно отправлена в стиральную машину. После горячего душа, я завернулся в свой махровый халат и, приготовив нехитрый ужин из яичницы с колбасой, расположился за журнальным столиком перед телевизором, запивая трапезу пивом.

С некоторым удивлением думалось о странном поведении бывшей жены. Сначала всеми силами пыталась остаться в квартире жить, а тут вдруг съехала и вещи забрала. Хотя может, подвернулся новый любовник с квартирой, вот она и пустилась во все тяжкие. Во всяком случае, все это меня сильно устраивало, поэтому не стоило забивать себе голову расшифровкой мотивов женских поступков. Все равно это дело неблагодарное, человеческой логике не подвластное.

По телевизору шел старый черно-белый фильм с Чарли Чаплиным, и я так увлекся незамысловатой комедией, что не сразу расслышал звонок домашнего телефона, стоящего на тумбочке, прикрытого ворохом газет.

– Алло, – выдернул я телефонную трубку из-под пожелтевшей макулатуры.

На том конце некоторое время слышалось сопение, а потом раздались короткие гудки. Я бросил трубку и пошел доедать свой ужин, размышляя о том, какие у бывшей жены идиоты – любовники, звонящие по вечерам. Звонок не омрачил приподнятого настроения, а лишь напомнил о том, что теперь я живу здесь один.

Вечер шел своим чередом, пока вдруг неожиданно не погас свет. Чертыхнувшись, я отправился на кухню за фонариком, в темноте натыкаясь на мебель. Фонарика, однако, не было и я, чиркая спичками, вышел на лестничную клетку к электрощиту. Предохранители у нас выбивало частенько, так что ничего удивительного здесь не было. Странно было то, что свет не горел и на лестничной клетке.

Подсвечивая себе спичкой, я открыл дверцу щита, пытаясь разглядеть среди пучков проводов, те, что шли к рубильнику моей квартиры. Обнаружилось, что рубильник просто выключен.

Потянувшись чтобы его включить, я почувствовал какое-то шевеление на лестничной клетке сзади и инстинктивно пригнулся. Тут – же что-то тяжелое с треском врезалось сзади в стену над головой. Нырнув в дверной проем своей квартиры, я проехал боком по полу, теряя тапки. Под руки попался стоящий тут – же табурет, который я схватил за ножку и с разворота швырнул в сторону двери. Раздался глухой удар, а потом протяжный хрип.

Я напряженно прислушался, судорожно шаря вокруг себя, в поисках какого-нибудь оружия. Из полуоткрытой двери веяло холодом подъезда. Кроме шуршащих под руками газет никаких звуков больше не доносилось. На четвереньках я пополз к двери и втянул бездыханное тело в квартиру. В темноте не было видно лица незнакомца, который слабо стонал. Метнувшись на лестничную клетку, я включил рубильник на щите и, подобрав свои шлепанцы, запер дверь.

Передо мной предстала картина маслом. На полу, в тусклом свете лампочки, привалившись спиной к стене, полусидел молодой человек в кожаной куртке и джинсах, держась руками за голову. Сквозь его пальцы текли струйки крови, застывая черными дорожками на рукавах. Рядом лежала треснутая бейсбольная бита и останки табурета, которым я так мастерски отбился.