Екатерина Бердичева - Мой красный дневник

Я вздохнула. Жаль. Но жизнь – есть жизнь. Его место там, мое – здесь. Прямые пересекаются, чтобы разойтись и навсегда затеряться в бесконечности…

Быстро переодевшись в домашние брючки и маечку, я заправила свою кровать. Сняла постельное белье с Сережкиной. Бросила его в корзину. Скоренько перемыла посуду. Оставшееся запеченное мясо положила в глубокую стеклянную кастрюлю. Оно было еще теплым и душистым. Я не стала его убирать, а только прикрыла крышкой: сейчас приедут мои близкие, и все это съестся. Снова начистив картошки, я поставила ее варить. И где-то в холодильнике у меня был позавчерашний суп и купленные Панкратовым салатики…

На место мерседеса во дворе встала старенькая отцовская Нива. Первым с заднего сидения выскочил Сережка и открыл дверцу бабушке. За ним вылезла Вероника в хорошенькой салатовой курточке и разноцветной шапочке с помпоном. Надо же, как у нее с лета отросли волосы! По современной молодежной моде они свисали из-под шапки вниз. Вот вышел отец и закрыл машину. Картошка на плите уже успела закипеть. Я уменьшила огонь, посолила воду и пошла открывать дверь.

– Мама! – Заорал сын еще на лестнице. – Мы приехали! Привезли тебе картошки и морковки! А еще – огурцы в банке!

Он отдал мне сумку и стащил шапку.

– Знаешь, мы так быстро доехали! Машин нет вообще!

– Вероника! Здравствуй, проходи, вот тапочки… Бабушка, дедушка, приветик… – Я подставила для поцелуя щеки. – Как вы там, в деревне, не замерзли?

– Да что ты, Алешка, на улице – теплынь, словно и не зима. Какие-то пять градусов! – Отец у меня был моложавым и стройным. И лишь серебряные волосы выдавали возраст. Впрочем, он еще работал. А мама, уже как год, радовалась пенсии.

– У тебя есть продукты? – Мама, первым делом, направилась с ревизией на кухню. – Если вы уедете, надо сегодня побольше наготовить. Вернетесь из Москвы голодные!

– Да, мамочка, у меня все есть. Папа, включи телевизор, отдохни. Сегодня много интересных фильмов. А, разложи столик, сейчас будем обедать!

Вероника серьезной тенью замаячила сзади:

– Теть Лен, давайте тарелочки и приборы, я накрою!

Какая милая у меня будущая невестка! Она пошла в комнату с посудой, и я услышала ее строгий голос:

– Сережа, иди переоденься!

Я засмеялась и переглянулась с мамой. Та подняла брови домиком и улыбнулась.

– Ничего, пусть привыкает слушаться…

– Ой, мам…– Я вздохнула. – Лучше бы привыкал к ответственности. А то сейчас слушается нас с тобой, потом – жену… А случится что, кому разруливать? Веронике?

– Это что тебя на такие мысли потянуло?

– Да так. Понимаешь, наши мальчики даже не знают, что такое самостоятельность, ответственность не только за свою судьбу, но и за судьбы живущих рядом людей. Хорошо, если его жизнь будет гладкой и спокойной. А если не будет рядом того, кто бы за него подумал и решил проблему?

– Перестань, я за папу всю жизнь думаю. И прожили-то мы все эти годы хорошо.

– Мам, ты думаешь за него, когда пойти на рынок или съездить в деревню… Я имею в виду совершенно другое. Мы, женщины, принимаем решения относительно того, что касается жизни в семье. И это – правильно. Но иногда к тебе приходят проблемы из внешнего мира. И ты встаешь перед выбором, словно витязь на распутье, не зная в какую сторону метнуться. Разве отец в такие моменты не брал решение этих вопросов на себя? И потом, разве ты его заставляла в свое время искать работу, где хорошо платят? Нет, он сам знал, что благополучие его семьи – дело собственных рук. Да, ты давала задание – он делал. Но ты же не разжевывала ему путь из точки А в точку Б. И не водила за руку. Понимаешь? Он свой путь просчитывал сам.

– Ну да. – Согласилась она. – Но ведь так и должно быть?

– Должно. – Закончила я разговор и слила картошку. Затем растолкла, растопив в ее горячих недрах масло.

И скоро мы впятером сидели за столом. Негромко говорил телевизор. Мама смотрела «Карнавальную ночь» и подкладывала папе кусочки. Сережка что-то нашептывал на ушко Веронике. Было тепло и уютно. За окном незаметно ушло спать солнышко, а на город упала светлая и звездная ночь. Снег закончился, и лишь редкие белые точечки иногда пролетали мимо освещенного окна.

Я собрала посуду и поставила ее в мойку. Налитый по самое горлышко чайник завел свою шумную песню. Опершись о кухонную столешницу руками, я задумалась. Вот тут еще сегодня днем сидел Борис, а я смотрела на его светлые волосы и запутавшиеся в них солнечные лучики… Все, хватит. Заварив чай, я понесла в комнату чашечки и расставила их на столе. Мы пили чай с пирожными, которые купил днем Панкратов, и разговаривали обо всем подряд.

– Леночка, мы сейчас с папой поедем домой, а завтра вечером заберем ребят и сразу – в деревню.

– Пап, тебе по такой дороге как ехать? Ты же плохо видишь!

– Не промахнусь. – Философски заметил отец. – На обочинах – снег. Машин нет, все празднуют. Доедем потихонечку.

– Может, вы уедете днем, а я привезу их сама?

– Нет–нет! Пока мы встанем… Я вообще не смогу спать, пока вы катаетесь по этому ужасному городу!

– Ма-ам, там полиции полно! А поеду я по навигатору, не собьюсь! Погуляем немножко и обратно!

– Да, баб, ложись спать, – услышал сын последние слова бабушки, – и вообще, там будет так интересно, да, Вероника?

Та кивнула головой.

– А твой друг Макс едет или нет? – Поинтересовалась я. – Вы бы созвонились…

– Да, мы уже договорились. Он к нам в половине десятого подойдет.

– А поедете вы во сколько? – Все переживала моя мама.

– Как придет, так и поедем. Не переживай, дороги в это время уже опустеют.

– Ты заправилась? Незамерзайку залила? – Это подключился отец.

– Все я залила. Езжайте, отдыхайте. И вам надо поспать немного и ребятам отдохнуть.

Вероника скромной тенью собрала пустые чашки, и вскоре на кухне полилась вода.

Мама с папой одевались в прихожей, когда в дверь позвонили.

– Это кто? Уже Макс?

Я пожала плечами и открыла замок. А там, с двумя букетами ослепительно-белых роз стоял Борис.

Мы втроем сначала замерли, а потом меня захлестнула такая волна счастья, что я чуть было не прыгнула ему на шею.

– Добрый вечер! – Нарушил он минуту молчания. – Дамы, позвольте мне поздравить вас с наступающим Новым Годом!

И шагнул внутрь.

Мы с мамой растерянно шуршали целлофаном. Она – от удивления, я – от радости. Первым, как ни странно, пришел в себя отец. Он протянул руку Борису:

– Михаил Викторович Шацкий, Леночкин папа.

– Борис Александрович Панкратов. Друг Вашей дочери.

У мамы поползли вверх брови, а глаза округлились. Они прекрасно знали, как звать моего шефа, а также то, что еще позавчера у меня друзей с таким именем не было. Но мой отец был выше расспросов.