Лидия Луковцева - Экспромт

– Да как же он уцелел? За века?

– Не уцелел, его меняют, но ставят на том же месте, хотя от могилы, конечно, следа уже не осталось.

– А кто меняет?

– Не знаю. Может, местные, а может, и от церкви кто. Тут даже крестные ходы бывают. Вообще, место святое. Там после смерти Ираиды монахи поселились и много лет обитали. В двадцатые годы их, вроде бы, разогнали, но один все же остался, отшельничал. Потом и его похоронили на острове, рядом с Ираидой. А кельи, хоть и полуразрушенные, до сих пор существуют. Вот туристы и едут. Местная достопримечательность. Тут ведь их не так много, достопримечательностей, а туристов надо завлекать.

– Надо бы как-нибудь и нам съездить… Интересно же…

– Так и давай съездим!

– Не сейчас. Потом как-нибудь. Сейчас тишины хочу и одиночества, как ты не понимаешь?

– Чего уж тут не понять, – проворчала Геля. Она-то, в желании развлечь Ольгу любыми способами, готова была даже лишний раз подвергнуть себя риску и снова сесть с ней в машину. От Уваров туристические катера не курсировали, нужно было ехать на турбазу.

За два дня, проведенных в Уварах, Ольга, если и не приняла какого-то конкретного решения по своей проблеме, то почти примирилась с ситуацией и немного успокоилась. На звонки мужа не отвечала, вообще отключила телефон – нет связи, и все тут! Хватит с него и записки с предупреждением о необходимости срочно уехать. Безо всяких объяснений.

Послушаю тетю Настю, подумала она, может, и правда, решение мне вложат в голову свыше. Следовало бы им там, наверху, поторопиться: неминуемая встреча с мужем приближалась. Может, по дороге вложат?

Можно было бы, конечно, вернувшись, сделать вид, что ничего не случилось. Просто двум взбалмошным бабенкам взбрело в голову устроить себе девичник на лоне природы, и жена сбежала на пару дней от обрыдшего домашнего очага. Сделать вид и ожидать, когда само рассосется. Тем более, что со стороны мужа могла иметь место просто интрижка – взбрык стареющего мужчины, тяга к молодому телу, а не более тяжелый случай: встреча с единственной и неповторимой на склоне лет. Как у Тютчева:

О ты, последняя любовь,

Ты и блаженство, и безнадежность!

Гелька вон всю жизнь терпит, и жива все еще. Да вот беда, притворяться Ольга отродясь не умела. Проживать совместную последующую жизнь и делать вид, что все исключительно прекрасно, не хотела. Они с мужем всегда были абсолютно уверены друг в друге.

Хотя Геля конечно права; тех чувств, что испытывала к Антону, к Володе Оля не испытывала никогда. Но тогда была молодость, особое восприятие жизни, первая любовь… Наверняка и Володя в свое время испытывал особые чувства к первой жене, с которой давно был в разводе, совсем иные, чем к Ольге. Но ведь жили они вполне счастливо!

Ночь у Зои Васильевны Коневой, пенсионерки шестидесяти трех лет, выдалась нескучная. Ежечасно она вскидывалась, как будто под бока кто толкал, и снились ей не то чтобы кошмары, но какие-то тревожные, невразумительные сны. Обычно они не запоминаются, разве что привидится сон под самое утро, перед пробуждением. Тогда, если снится что-то приятное, просыпаешься с досадой, что не досмотрела до конца. И днем пребываешь в хорошем настроении, не осознавая причины этого. Ну, а если среди ночи привидится какой-то кошмар, от которого просыпаешься в холодном поту, то пробуждение в радость. Слава богу, слава богу, это только сон! Но весь день – на душе непонятная смута и тревожное ожидание.

Два сна Зое Васильевне запомнились, такие были яркие и реалистичные.

Снился Михаил Боярский, в неизменной черной шляпе и с сине-белым «зенитовским» шарфом на груди. Он грозил пальцем и ругался: «Долго ты еще копаться будешь, курица? Поезд скорый, стоит всего две минуты»! А в черном небе над ним сверкали молнии, и грохотал гром.

Во втором сне она получила письмо от двоюродной тетки Евдокии Афанасьевны, Дуни по-домашнему. Тетя Дуня грамоту одолела самоучкой. То ли в селе, где она родилась, не было никакой школы, даже церковно-приходской, то ли в многодетной семье не было возможности послать Дуньку на учебу. Буквы она освоила самостоятельно, а слоги не осилила, и складывала слоги в слова как Бог на душу положит. Читать ее письма с непривычки было весьма затруднительно.

Начиналось послание традиционно, у тети Дуни выработался собственный эпистолярный шаблон. Вверху страницы был нарисован горизонтальный огурец – подобие туловища, на четырех коротких толстых огурцах-лапах и с длинным тонким огурцом-хвостом, загнутым крючком. Венчала туловище несоразмерно огромная башка с маленькими круглыми ушками и пышными, чапаевскими усами. Под монстром полукругом, обрамляя его, вилась подпись: «етополкан оннес еттебеписьмо». Далее шло само письмо с многочисленными приветами от родственников, описанием всех своих болячек в анамнезе и окончательным диагнозом: «етояскоро умрухоть быищохоть дваденька пожить чтоботтибя неграмотной писмадожд аться но такиумру недождусь внучечкалена говорит утибявышшее абразование аты видносовсем неграмот ная хужеминя ниразунинапишешь старойтетке а работаешьвби блиотеке навернатолько книжкивсе читаешь целыйдень былаб я грамотна ябминистром работала и каждый деньбы письмаписала».

Текст умещался на полутора страничках, а оставшиеся полстраницы были отданы с барского плеча еще одному рисунку – птице. Птичка, почти в натуральную величину, изображалась в профиль, и потому с одним крылом, а в клюве держала конверт. Обрамляла рисунок подпись – «ждуответа как соловейлета». Учитывая масштабы размеров Полкана-письмоноши и размеров соловья, можно было прикинуть, что соловей больше соответствовал какому-нибудь гигантскому кондору, поскольку в его туловище спокойно можно было разместить с пяток Полканов. Вероятно, птаха символизировала силу ожидания тетей Дуней ответа.

Обычное письмо. Странным было то, что обе странички Дюна заключила в черную траурную рамочку. Сама-то Евдокия Афанасьевна умерла уже много лет назад. Вспомнив об этом, Зоя Васильевна проснулась в холодном поту: траурное письмо с того света! Что бы это значило? Неужели уже пора готовиться ТУДА? Внучка ведь совсем еще маленькая!

Дочь Леночка поздно надумала обзавестись ребенком. Все-то она перебирала мужей, искала среди них подходящего кандидата на роль отца. В результате остановилась на кандидатуре Кирилла, а годков-то уже к тому времени немало набежало – и ей, и Зое Васильевне.

Утром Зоя полезла в сонник. Про письма там было довольно много толкований: и большие деньги, и предостережение, и опасность, если письмо заказное. А оно, Зоя Васильевна помнила отчетливо, было именно заказным! А черная обводка – так и вообще значила печаль!