Олег Сухонин - Фарфоровый чайник в небе

Тараканов, выронив вилку, смотрел на меня с открытым ртом. Но тут Влад Покров неожиданно для меня снова вступился за него и, как мне показалось, заодно и за свою эффектную коллегу:

– Ты ничего не понимаешь, Игорь, и смешал в одно мух с котлетами! – На его котлету в тарелке в этот момент действительно села муха. – Мы сюда приехали делиться опытом, а не ловлей блох заниматься. Ты знаешь, к примеру, что для народов Севера значит день кита или день моржа? Да откуда тебе это знать! А ты берёшься судить-рядить обо всём.

– А знаешь, как трудно соврать про Чкалова? – в конец разозлился я. – А я ведь даже стихи про него сочинил и прочитал в Ванкувере американцам!

Тут я встал со стула и, крутя перед всеми тремя своими сотрапезниками кулаком на согнутой на уровне пояса в локте руке, зычно продекламировал:

– Зрелища для нас важнее хлеба,

Нам дай гордость ощутить в груди –

Чкалов самолётом режет небо,

У него пропеллер впереди!

И вышел из ресторана совершенно разозлённым: «Вот, – думаю, – сидят, жируют здесь за деньги спонсоров и учат меня жить – меня, который ест за свои кровные, которых, кстати, у меня совсем не осталось… Это называется – “денег нет, но вы держитесь!”».

Тут я совсем расстроился, потому что за день промотал взятые в долг двенадцать тысяч, которые мне ещё придётся отдавать по приезду домой. А здесь уже жить не на что, и Тараканов с Покровом мне теперь точно взаймы не дадут…

И вот в таком настроении проходя мимо комнаты проката, я тупо уставился на расставленные там теннисные и бадминтонные ракетки, мячи и музыкальные инструменты. Скорее всего от безысходности меня вдруг посетила интересная мысль: увидев гитары, я отчего-то вспомнил Пашку Плана, поющего у вокзала в Ульяновске.

«А что, если…?» – подумал я, попросил у прокатчика выдать на моё имя гитару для репетиций (мне дали болгарский «Орфей»), немедленно вышел с ней из отеля, дождался ближайшего шаттла и снова отправился в Ульяновск.

Пока ехал в автобусе, подстроил гитару. Вышел на набережной, где, как мне сказали вчера у вокзала местные шансонье, больше подают.

Народу в это время на набережной было немного, из музыкантов я и вовсе пока был один. Нашёл у скамейки пустую картонную коробку, поставил её перед собой и начал музицировать.

Памятуя, что нахожусь на родине Ленина, начал с песни «И вновь продолжается бой» – там, где дальше идёт «и сердцу тревожно в груди, и Ленин такой молодой, и юный Октябрь впереди». Никто из прохожих даже копейки не бросил, мне показалось, что на меня смотрели как на придурка.

Тогда я решил сменить репертуар и спел две песни из Юрия Антонова – «Море, море» и «Мечты сбываются». Пятеро прохожих насыпали мне в коробку немного мелочи и бросили пару бумажек – всего не более двухсот рублей.

«Полный провал моего безнадёжного предприятия, – с горечью подумал я. – Пора сматывать удочки, возвращаться в отель и униженно просить денег у Тараканова и Покрова».

И тут меня осенило! Пашка План зарабатывал здесь, исполняя песни протеста из «Гражданской обороны». А у меня были такие и свои, написанные в пору игры в ансамбле! Почему бы не попробовать? И я решил начать с «Детей горбатых», подражая экспрессивной манере Юрия Шевчука.

Игорь (Гоша) СКРОМНЫЙ исполняет свою песню «ДЕТИ ГОРБАТЫХ»

Снова на улицах гул – то ли смех, то ли плач.

Время стирает минуты – упрямый палач!

Ломится в окна назойливый шум площадей,

Негде укрыться от толп ненасытных людей.

Девочки, милые! Ой вы, красавицы!

Мы с вами связаны тысячью нитей!

В ваших глазах по ночам отражаемся,

Спаяны жаждой совместных открытий!

Мальчики, мальчики! Ой вы, хорошие!

С детства вас ждёт педагога рука,

Чтоб научить, кому хлопать в ладоши,

И дальше всю жизнь – от звонка до звонка.

Кто мы? Зачем мы? Нас не спросили,

За уши в мир без спроса втянули.

Нам подарили имя, фамилию,

Номер присвоили, в паспорт впихнули.

Нас приучали кивать головами

Мутным потокам начальственных слов,

Делая с детства тупыми рабами

Тех, кто согласны на долю рабов!

Наших отцов постигла расплата –

Жалкая участь разинутых ртов:

Были стройны – стали горбаты!

И наплодили новых горбов!

Стройтесь в колонны, Дети Горбатых!

Уши развесьте для ласковых слов!

Спины сильней качайте, ребята,

Крепкие спины – для новых горбов!

Незнакомая доселе ульяновцам песня была встречена доброжелательно: в коробку мне накидали сразу рублей пятьсот.

Я немного воспрял духом, но денег всё равно было до отчаянья мало. Но я решил продолжить «песни протеста», тем более у меня была ещё одна. Её я исполнил, подражая манере Peter Gabriel с присущими ему завываньями.

Игорь (Гоша) СКРОМНЫЙ исполняет свою песню «КСАНФУ»

Я смотрю на наёмную гвардию –

Васильки правосудия.

Вы – почти как швейцарцы

Или швейцары?

В бронежилетах танец с лопатами

«Эй, дубинушка, ухнем по головам!»

Домой, любовь моя!

Весна нас поманит ветвями деревьев,

Но осень будет стучать топорами.

И если сегодня назвали свиньёй,

То завтра начнут кормить желудями!

Старые праздники

В прорубях долгой зимы.

Где вы, проказники,

Узники русской тюрьмы?

Не пытайся попасть в струю –

Следи за назойливой мухой:

Там ажурная пена или липкая лента?

Эй, «космонавты», парни с лопатами,

Как нам забыть эту кровь на асфальте?

Домой, любовь моя!

Мы будем читать о спокойствии улиц,

Но это спокойствие станет цепями,

Ведь если сегодня назвали свиньёй,

То завтра начнут кормить желудями.

Я тоже умею играть в слова,

Но гораздо сложнее быть многостаночником.

Ты хочешь работать своим языком,

А чтоб я на тебя своим позвоночником?

Хватит спорить о жестах рук,

Два пальца в рот – и хлещи как попало!

Ты думал – случайность, но это не вдруг,

Ведь я так и метил на твоё покрывало!

Выпей море, Ксанф!

Вокруг меня стали собираться люди, некоторые даже аплодировали. В моей коробке прибавилось ещё тысячи полторы, значит – всего уже больше двух, но до желаемой суммы мне всё равно было ещё очень далеко.

Я решил немного передохнуть, тем более, что собственных «песен протеста» у меня больше не было. Сел на скамейку – люди вокруг меня стали расходиться. Долго петь я здесь не мог – мне нужно было, как я обещал Валентине Ивановне Матрёновой, вернуться в «Древо Хитрово» на вечер презентации регионов.

И тут мне помог случай.

Ко мне подошли курившие до этого в сторонке двое то ли англичан, то ли шотландцев – в общем, британцы. Оба были одеты в клетчатые твидовые пиджаки и клетчатые же брюки. Это явно были туристы с теплохода, и мне чрезвычайно повезло, что они были изрядно подшофе. Обоим было лет под шестьдесят, их дублёные лица были бордо́вы.