Кондратий Жмуриков - Принц и Нищин

— Сейчас приедут! — быстро выпалил Принц. — Они поехали. Нужно им было отъехать. У них тут рядом какие-то дела… ну и…

Майор не спускал с него левого мутного, накаченного бессмысленным багровым подозрением глаза, а правый закрыл и чесал грязным ногтем веко. Под этим взглядом Аскольд все больше путался и заплетался в словах. Филипыч сам неожиданно пришел Принцу на подмогу:

— Рядом? Дела? Это не в Кукое у них дела случайно? А то там какие-то байкеры пасутся, трех свиней и корову угнали у местного фермера и на шашлыки пустили. Веселые ребята.

— Мотоциклы у них хорошие, — поддакнул лейтенант. — Два. А остальные — дерьмо. Мотороллер даже один есть, они на нем свиней и возят.

— А ну, идем, — решительно сказал майор Филипыч и вразрез с собственной директивой упал. — Идем, — выговорил он уже из горизонтального положения.

Вся четверка не без труда дошла до места расквартирования ментов. Их взору предстала распластанная палатка, похожая на огромную раздавленную жабу. Возле самого берега озерца стояла многострадальная нищинская «копейка» с трупом владельца в багажнике. Аскольд конвульсивно шагнул к ней и тут же, наступив на что-то скользкое и твердое, свалился в заросли прибрежного камыша. А на том месте, куда он ступил, под лучами восходящего солнца скупо блеснуло что-то стеклянное.

— Водка, — мертво сказал майор Иван Филипыч. — Лейтенант, дай стаканы. И ты, слышь, — повернулся он к Аскольду, — возьми там из бардачка свое жабло, как говорил. Щас плеснем на жабры, а то Леня где-то катается, сукин кот.

Выпили молча. Говорить не хотелось, а впечатлений, которые следовало бы залить, было много. К тому же глотки были постоянно заняты: менты оказались из популярной в народе категории «малопьющих». В смысле: сколько ни налей, все равно мало.

На втором свежевыпитом литре майор Филипыч поднял голову и произнес:

— Слышите… жужжит что-то.

— Это глюк, Филипыч.

— Да нет, чтоб мне в сержанты слететь пэпээсные! Жужжит, говорю!!

Майор оказался прав: жужжание, надсадно лезшее ему в уши, обернулось ревом моторов, и на берег вылетел раздолбанный милицейский газик, в котором сидел голый до пояса мент в фуражке и форменном галстуке. За «газиком» веером вылетели несколько мотоциклов, на которых сидело от двух до четырех человек одновременно. Больше всего сидело в показавшемся последнем мотроллере с коляской: три человека, свинья в шлеме и похожий на свинью аморфный толстяк с рыхлым носом и блинообразным лицом. По всей видимости, он и упомянутый представитель семейства парнокопытных состояли в близкой степени родства.

Майор Филипыч хладнокровно приложил ладонь к щеке и сказал:

— Леня приехал. Водку привез.

Вдребезги пьяный Леня, в котором Аскольд узнал одного из ментов КПП, выскочил из машины и, пошатываясь, доложил майору:

— Ввот, Филипыч… арестовал. Пять единиц транспорта, восемь человек, три бабы еще. Везли свинью. Наверно, опять сперли. До каких поррр… гуляки, байкеры хреновы.

— Леня, не надо так говорить, — печальным голосом выговорил толстяк в мотороллере, потупив глазки. — У меня ревматизм, чтобы свинью таскать. И радикулит у меня. Я специально из Питера в здешние места приехал, чтобы здоровье поправлять.

— Не грузи, Мешок! — перебил его Леня. — Свинью нужно это… на шашлык. Под водочку. С вас ящик. За кражу животноводческой пр-р-р… продукции. С поличным.

— Не надо так говорить, — уныло повторил Мешок. — Не огорчай меня, Леня. От меня и так жена ушла. Саша ее зовут, и она ушла. У меня астма.

Алик и Аскольд остолбенело слушали весь этот бред и даже не шевельнулись, когда байкеры бодро слезли с мотоциклов, выволокли из мотороллера протестующе похрюкивающую свинью, точно так же похрюкивиющих, но без нотки протеста, трех датых девушек; и еще — ящик водки, кучу закуси, три спиннинга, с которыми два бравых мотоциклиста пошли ловить рыбку в озерце. Мешок же уныло извлек из мотороллера свои телеса, а потом вынул маленький черно-белый телевизор и подсоединил его к аккумулятору. Шли утренние новости. Аскольд, который уже и не знал, что думать и делать во всей этой кутерьме, влепился кисельным взглядом в подслеповатый экран.

Бодрячковая дикторша вычитывала новости так называемой культуры:

— Сегодня состоится вручение национальной премии в области шоу-бизнеса «Аполло». Весь цвет отечественного эстрадного боманда… — Аскольд пропустил несколько ничего не значащих помпезных периодов, и тут его резануло по ушам. — В номинации «Открытие года» претендуют женский дуэт «Та-ту», мужской аналог «Та-ту» — «Тот-Того» а также сверхновая звезда российского шоу-бизнеса — Аскольд. Скорее всего, он победит сразу в нескольких номинациях, особенно если учесть, что почетный учредитель премии «Аполло» — Роман Арсеньевич Вишневский, родной дядя Аскольда. К тому же право на трансляцию вручения премии принадлежит каналу этого олигарха.

Принц задергался. Один из байкеров повернулся к Мешку и сказал:

— Ты же вроде по Аскольду зарубаешься, да, Петя?

— У меня отит, — моргая коровьими ресницами, ответил тот. — Я не слушаю музыку. У меня жена ушла. Саша. Она хорошая.

«…Сейчас в нашем утреннем эфире — один из хитов Аскольда „Гвадалахара“…

— Аскольд — это я, — вдруг злобно сказал Принц и оскалился. — Кому там будут давать премию, если я — здесь?! Аскольд — это я!! Я!

— Мама, — испуганно сказал Петя-Мешок и рыхло сел на траву, — не надо так говорить. У меня…

— Знаю, жена ушла!! — бешено перебил его Принц, которого словно взорвало изнутри. Ему, как зайцу из известной сказки, надоело бояться. — У всех жена ушла! А в Москве такое творится… все пррродали, суки-и-и!.. — И Аскольд, выхватив из ящика бутылку водки, швырнул в телевизор, но попал не в него, а в предназначенную к закланию свинью, с которой все еще не сняли мотоциклетный шлем. Многострадальное животное хрюкнуло и крупным лошадиным аллюром поскакало к кустам. За свиньей побежали несколько матерящихся байкеров.

— «Беляк», — косясь на пускающего пузыри «мегастара», доложил мент Леня майору Филипычу, — нужно его того… приплющить немного.

И Леня вместе с лейтенантом начал крутить руки вопящему Андрюше Вишневскому.

Сереже Воронцову снились кошмары. Ему снился кошмар, что нежданно-негаданно он перенесся из своей занюханной провинциальной квартиры в роскошные апартаменты, белые, пустые, как огромные сводчатые палаты элитной психиатрической клиники. Он шел по ним крадучись, придерживаясь рукой за белые стены, а стены выскальзывали из-под пальцев, уходили белыми парусами-панелями в стороны, и далеко-далеко, опережая Сережины ступни, разбегались, как тараканы, гулкие Сережины же шаги.