Кондратий Жмуриков - Принц и Нищин

Воронцов дернулся всем телом и проснулся.

— Черррт… — пробормотал он и открыл глаза. Потом снова закрыл и снова открыл, но то, что он увидел, не исчезло: огромная фосфоресцирующая пластина потолка испускала слабые сполохи, и созадавалось впечатление, словно за стеклом ворочается огромный живой студень сине-зеленых морских тонов.

В тот момент, когда Сережа сел и увидел, что он сидит на огромном белом кожаном диване, потолок вспыхнул ярко-белым, и в огромном помещении, в котором нашел себя Воронцов, стало ослипетельно-светло. Или это все показалось Сергею спросонку?…

— Нет, это не сон!.. — простонал он. — У-у-у, бляха-муха!

За спиной ему почудилось движение, и он медленно повернул голову. Там стоял огромного роста парень, в котором Сережа, напружинив мозговые извилины, не без труда идентифицировал вчерашнего Диму. А за Димой стоял Романов.

— Н-да-с, драгоценный Андрей Львович, — сказал мистер Очковая Змея, — по слухам, ты вчера давал незапланированный концерт?

— К-какой концерт? — слабо пискнул Сережа.

— Рассказки всяческие ребятам рассказывал, — продолжал Сергей Борисович, — про папу-сантехника и все такое. Вообще, конечно, психика у тебя несколько неадекватная. Ну, да это не по моей части, психика-то. Ты в курсе, Сережа, что у тебя сегодня премия «Аполло». По слухам, тебе могут дать сразу по трем номинациям: «Альбом года», «Открытие года»…ну и еще что-то там, это Борис Борисыч твой должен хорошо знать.

— Какая еще премия? — разлепив сухие губы, выговорил Сережа. — Хреново мне.

— Еще бы тебе не хреново было, — продолжал щебетать Романов, — ты же вчера, брат, столько всякой разной гадости употребил, что мало никому не покажется. Даже средних размеров гиппопотаму. Так что вот так. Ты же еще с Фирсовым подрался. Жену его что-то там притиснул… оно, конечно, сучка не захочет — кобелек не вскочит, но…

Сережу так подкинуло на диване, и он рванулся к Романову:

— А ну, завали табло, козел!!

Дима перехватил уже направленный в физиономию Сергея Борисовича карающий кулак Воронцова и мягко, но с силой, отвел его руку. Сережа метнул в Романова ненявидящий взгляд и прошипел:

— Ничего… доберусь я до вас!

— Дай человеку похмелиться, — недовольно сказал Романов и, решительно чеканя шаги, направился к выходу из квартиры. Захлопнув за собой дверь, он вынул трубку и, быстро нашлепав на тастатуре длиннющий номер, выговорил:

— Алло… Алексей? Ну что, никаких новостей?

— Нет, — послышался мрачный голос Фирсова. — А на сегодня Роман Арсеньевич вызвал к себе Аскольда. Вечером, в одиннадцать, после вручения премии «Аполло».

Романов вздрогнул всем телом:

— Уже сегодня? Откуда такая информация?

— От Адамова, начальника службы безопасности. Повезу Аскольда к Вишневскому я.

— Да кого же ты повезешь, если он пропал, и весь план может сорваться?! — едва не заорал Романов, но вовремя сбросил избыток децибел в голосе. — Пропал с концами, и ни ответа ни привета! И где его искать, неизвестно!

— Ну, тут явно замешан Мишка Гриль и Рукавицын, настройщик аппаратуры, — сказал Фирсов. — Только на кого они работают, если так? Наверно, серьезные люди за ними, если они на такое решились.

— Ты не говори наобум, — предупредил его Романов. — Может, они вовсе и ни при чем. Может, этот недоумок Аскольд возомнил, что способен на собственную игру? И теперь шутит с нами шутки нехорошие?

— Черт его знает, — ответил Фирсов, — ясно только одно: если Аскольд не появится сегодня хотя бы до десяти, то вся операция сорвется. И тогда Антон Николаевич нас прихлопнет.

— Какой Антон Нико… а-а, черрт, ну да!! — Желтоватое лицо Романова начало покрываться серыми пятнами. — Да, дело табак. А что вчера у тебя вышло с этим Воронцовым?

— Не будем об этом! — отрезал Фирсов. — Не для телефона ты тему поднял. Нам сейчас главное — Аскольда найти. Или… уффф!.. рассчитывать на «авось»: авось появится сам, авось вспомнит, что и как…

— А если не появится? — бросил Романов, и голос его дрогнул.

— Тогда — все. Будем убирать Воронцова. Он нам после одиннадцати вечера уже не нужен.

— А если…

— Меня твое «если», Романов, уже заколебало! Если нам не удастся сделать намеченное, то нам край: деньги, которые нам за это выплатили в качестве аванса — это как гиря. Утянет на дно, и понимай как знали, когда затянет илом. На этой поэтической нотке Алексей Фирсов дал отбой.

Роман Арсеньевич Вишневский сидел в огромном кабинете своего трехэтажного особняка и пристально рассматривал лежавшие перед ним бумаги. Просмотрев некоторые из них, он бросил их на стол и поднялся. Олигарх был высокого роста рыжеволосый, слегка седеющий мужчина лет пятидесяти с небольшим. Но выглядел он определенно моложе. И, несмотря на видимую молодость, он в самом деле был одним из богатейших и влиятельнейших людей в России.

Его лицо, сдержанное и умное, в данный момент выказывало озабоченность, а в чуть косящих темных глазах светилась легкая обеспокоенность и тревога. Он потер небритый подбородок, заросший модной трехдневной рыжеватой щетиной (правда, продвинутый олигарх?) и резко прошелся по кабинету туда и сюда.

Нет, не деловые документы занимали мысли Романа Арсеньевича в данный момент, и даже не беспокойство из-за трехсот пятидесяти миллионов долларов, составлявших задолженность одной из подконтрольных ему фирм по кредитам Центробанка. Эти триста пятьдесят миллионов следовало — плюс проценты — выплатить буквально на днях, но Роман Арсеньевич даже не вспоминал об этом.

Кроме того, две недели состоялся неприятный разговор с Львом Борисовичем Габриловичем, председателем правления банка «Альтаир», банка, который не без основания считался карманной финансовой структурой империи Вишневского. Роман Аркадьевич поморщился, припомнив, как Габрилович говорил о замороженных счетах в ряде швейцарских, японских и американских банков, и о том, куда тянутся нити влияния на эти неблагоприятные для Вишневского и его предприятий.

— Помяни мое слово, Роман Арсеньевич, против нас идет крупнейшая игра, — говорил он. — То, что в свое время провернули против Гусинского и его «Медиа-Моста» — это цветочки по сравнению с тем, что готовится против нас. Можно сказать, впервые поднимают руку на олигарха. На тебя, Роман Арсеньевич.

— А разве Гусинский не олигарх? — кисло улыбаясь, спросил тогда Вишневский и нервно пригладил лысеющую голову. Ему никогда не нравилось совсем недавно привнесенное в русский язык звучное словечко «олигарх».

Габрилович качнул головой:

— Нет, Гусинский не олигарх. Олигарх — это тот, у кого есть деньги и власть. Деньги-то у Владимира Александровича есть. А вот власть… властью его Бог обидел.