Кондратий Жмуриков - Принц и Нищин

— И вечный бой… а герл нам только снится! — воскликнул Алик Мыскин, болтая ногой. — Так, что ли, господин бисексуал?

Мотороллер вырвался с грунтовки на шоссе, как окутанный пылью метеорит. Конечно, на метеорит он по техническим характеристикам явно не тянул, но радость пассажиров была воистину космической. Аскольд, который, как все склонные к беспричинной панике люди, точно так же быстро уверовал в успех побега, хотя еще были веские причины волноваться, — Аскольд радовался просто-таки по-детски. Он подпрыгивал за спиной Пети и барабанил тому по хребту, даже не слыша, как тот уныло, подавленно бормочет:

— Не надо так делать… у меня остеохондроз.

Ипохондрические блеяния Пети всякий раз оставались за кадром, Аскольд до боли выворачивал шею и повторял Алику Мыскину:

— Ну, если все выгорит… если в Москву успеем до десяти, я тебе… все, что обещал…

— Ну погоди ты, Андрюха! Видишь, на каком одре едем? Как бы он не крякнул километра в пяти от лагеря этих чудесных байкеров. Как он, то бишь, называется, этот лагерь? Ку-ку?

— Кукой, — чуть ли не плача, отвечал Петя. — Это озеро такое, на котором мы были, ну и кемпинг наш тоже Кукоем называем. Я ездил туда, когда еще Саша…

— Хватит о своих семейных заморочках, а! — перебил его Алик. — Надоело мне слушать, как ты тут гнусишь, честное слово!

— Вот и Саша моя так говорила! — с готовностью завыл Петя. — А потом ушла… И свинья ушла… — Неожиданно Петя выдал протяжный вопль, очень похожий на сиплый гудок паровоза.

— Заткнись! — рявкнул Алик. — Достал, падла! По зубам дам!!

— Мне нельзя по зубам, — хрюкнул Петя, — у меня кариес. И пародонтоз.

— В торррец!

— У меня ларингит, — немедленно откликнулся Петя, крутя руль.

— Жопу порву!!! — неистовствовал Алик.

— Жопу нельзя… — печально вздохнул Петя, — у меня геморрой… и свищ там ещ.

— Та-а-ак, — мрачно протянул Аскольд, — по всей видимости, он болен еще существеннее, чем моя двоюродная прабабушка Ребекка Израилевна, которая померла в девяносто семь лет от насморка. Надоел ты мне, Петр Батькович.

— Валентинович, — сказал Петя, всхлипывая. По всей видимости, его растрогал перечень болезней, оглашенных им самим же. — Петр Валентинович Сучков я.

— Оно и видно, что Сучко… — начал было Алик, но тут мотороллер зашелся в экстазе, захрипел, а потом движок захлебнулся и замолк. Мотороллер некоторое время катился под гору, а потом, войдя в подъем, сначала остановился, а потом даже начал подаваться назад. Наконец встал окончательно. Все это время Алик и Аскольд сидели, храня зловещее молчание.

Потом Алик сухо кашлянул и выговорил:

— Н-да… приехали. Кажется, кончился бензин. Ну что, Сучков, придется нам до Москвы на твоем горбу ехать. Вот такие дела.

— Мне нельзя на горбу… — начал было свое ставшее уже сакраментальным нытье Петр Валентиныч, но Алик не стал его слушать, а выпрыгнул из мотороллера и поднял руку, останавливая проезжающую по дороге машину.

Авто тормознуло, и Принц, который первым проснулу голову в окно, сообщил водителю:

— Нам срочно нужно в Москву. Докинешь?

Это было сказано примерно тем же тоном, как если бы Аскольд просил водилу докинуть его два квартала по городу.

Правда, тот ответил ну совершенно в тон Андрюше:

— До Москвы? Почти по пути. Штука.

— Сколько?

— Тысяча.

— Идет, — быстро ответил Аскольд.

— Только деньги вперед.

— Это ладно, — сказал Аскольд, усаживаясь на переднее сиденье, а Алик уселся на заднее, — это мы сейчас. Алик, где у нас там деньги?

И он выразительно подмигнул Мыскину. Тот начал показательно шарить по карманам, хотя прекрасно знал, что там больше двух-трех рублей не наскрести. Зато там был пистолет, стянутый у Лени. Этот пистолет Алик как бы ненароком и засветил, непринужденно говоря:

— Тэ-эк… не то. Опять не то. Щас… погоди, мужик.

Водитель заморгал и выговорил:

— Да вы ладно, мужики. По дороге найдете. Ехать-то часов пять, не меньше.

— А сейчас сколько? — нервно спросил Аскольд сквозь зубы.

— Сейчас? А сейчас как раз полдень.

— Уже-е-е?!

— Ну да, а что?

— Гони, мужик. Гони! Заплатим, не боись!

Водитель, всполошенный и как-то сразу вспотевший — по красной шее катили струйки — уже было дернулся, чтобы нажать на сцепление и газ, но в этот момент в машину всунулся Петя и сообщил:

— Едете? В Москву, я слышал?

— Да.

— Мне тоже надо.

— Что так срочно? Саша припомнилась? Или свинья? — ехидно ввернул Алик.

Петя только шумно выдохнул и тяжело бухнулся на заднее сиденье рядом с Аликом, бормоча:

— А что мне делать в Кукое-то? Мотороллер сломался, свинью съели, пить я не могу… у меня, это самое, аллергия на алкоголь.

— Болезный ты наш, — жалостливо сказал Аскольд. — Ну, поехали, поехали. Деньги-то у тебя есть? А то проезд нынче дорог.

— Есть, — пропыхтел Петя.

…Если бы Алик знал, что Пете действительно только что позвонили на мобильник (о существовании которого ни Аскольд, ни Мыскин не подозревали) и сказали внушительным, густым голосом:

— Это Котляров. Есть работа. Немедленно гони в Москву.

— Понял, — отрывисто ответил Петя, и в это момент перестал выглядеть и быть Мешком. — Немедленно. Гнать.

И он погнал.

Алксей Фирсов жутко нервничал. Он ходил по квартире Аскольда крупными дробными шагами и поминутно взглядывал на настенные часы. Толстая стрелка неумолимо ползла к десяти, она была уже точно посередине между жирными римскими цифрами VIII и IX. Верно, для того чтобы убедиться, что часы не спешат, он смотрел и на свои наручные часы, показывавшие тридцать пять (пятнадцать, двадцать пять, сорок пять) минут девятого (а потом, как нетрудно догадаться, и десятого). Не удовлетворяясь этим, Фирсов время от времени осведомлялся, который час, у своей жены Лены, сидевшей тут же, на том самом диване, где сегодня вырубился Сережа Воронцов. Лена ничего существенно нового сообщить мужу не могла.

Фирсов названивал Романову, который в данный момент сидел в ночном клубе, где происходила церемония вручения премии «Аполло». Диалог между двумя компаньонами были удручающе однообразными и всякий раз варьировали одну и ту же обрыдшую тему:

— Ну что?

— Что-что? Ничего! Тут ему только что премию дали, а потом еще одну, и теперь на сцене стоит, кривляется. А у тебя как?

— Как-как? Да никак! Ни слуху ни духу! Да, думаю, и нет его уже давно. Иначе давно бы уже позвонил, объявился, предупредил.

— Нет его? В смысле? — настороженно спрашивал Романов.

— В том смысле, что угрохали его, вот что!

Романов некоторое время молчал, а потом говорил:

— Ну, тогда нам конец. Или что-то наподобие.

У Фирсова на этот случай имелась история: