Ольга Степнова - Своя Беда не тянет

Беда со своей сумасшедшей активностью могла начать расследование сразу, как только покинула квартиру Ильича, заявив, что не нуждается в моих услугах шофера. Вечером она привезла Женьку к себе домой и пошла гулять с собакой. Обычно, перед тем, как позвать на улицу Рона, она сидит и строчит в своей тетради. Тетрадь! Это не совсем дневник, так — что вижу о том и пою, в ней всякие мысли и поводы написать потом детектив, отправить в издательство и ждать безнадежно ответа, что выйдет наконец ее гениальная книжка с ее гениальной фамилией. Тетрадь. Может быть, она успела там что-нибудь накропать перед тем, как пропасть?

Теперь я знал, куда ехать.

— Тише, девочки спят, — прижал Женька палец к зеленым губам, открыв дверь Элкиной квартиры. Какие тут нежности, как здорово все устроились!

Отодвинув его, я прошел в темную квартиру прямо в ботинках и включил свет. Пиная тюки и баулы, я добрался до Элкиного рабочего стола. Тетрадь лежала на самом видном месте.

— Ой, кровь! — воскликнула Салима, лежавшая на полу рядом с Надирой под нашим с Элкой одеялом. Надира сделала попытку заорать, но Салима зажала ей рот.

Как сквозь туман я увидел: Салима вскочила, оказавшись в трогательной детской пижамке, забегала, засуетилась, доставая из сумок бинты, какие-то склянки и пузырьки.

Я схватил тетрадь и начал искать то место, на котором бросил читать в прошлый раз. Я ушел из реальности, пытаясь лихорадочно разобрать корявые буквы. Кто-то стащил с меня штаны, зацыкал, засокрушался, трогая рану, обтирая кровь. Запахло то ли спиртом, то ли зеленкой, небольно обожгло ногу, и как сквозь вату я услышал голос Возлюбленного:

— Огнестрел, однако! Повезло, пуля вскользь прошла. Бинтуй, Салима, а я ему сейчас обезболю.

Рот обожгла какая-то жидкость, наверное, водка. Я послушно проглотил ее, но мозги мои не могло затуманить ничто.

«Конечно, я наврала.

Я не второй раз попробовала марихуану. Не второй раз, а первый. Мои знания были чисто теоретические — и про траву и про «ракету». В силу своей работы в криминальной газете я нахваталась сведений на разные темы, но все, что я знала про коноплю — результат сеансов массажа, который делал мне сосед по площадке Серега. Он был профессиональным массажистом и работал на дому, имея постоянных клиентов. Снимая мне приступ хондроза, он каждый день по тридцать минут ездил мне по ушам о том, в какой отсталой стране мы живем. Отсталой, потому что нигде на Западе давно не преследуется употребление марихуаны. Он так поэтично поведал о полезных свойствах этого растения, что я ему почти поверила. Он даже доверительно показал мне на подоконнике несколько любовно выращенных кустиков индийской конопли, семена которой ему привезли друзья-иностранцы. Он же продемонстрировал мне принцип действия «ракеты», похваставшись тем, что сам изобрел это устройство для рационального и эффективного курения травы. Серега взахлеб рассказал о том, как ездил в Голландию, где в специальных кафе-шопах продают кексы с анашой.

— А наши бабы-дуры на ночь кексов налопались и весь приход проспали! — хохотал Серега. И добавлял:

— Все! К черту из этой страны! В Голландию! В Голландию! Там много разной анаши!

И чего только якобы эта трава не лечит — и глаукому, и артрит, и гипертонию, и онкологию. А главное — никакого привыкания. Я почти поверила, что косяк безобиднее и полезнее обычной сигареты. Правда, на его предложения затянуться косячком или «ракетой» всегда отвечала отказом. Мне это было неинтересно. Интересно мне стало только тогда, когда подобную «ракету» я обнаружила у Бизи в кармане.

Бизон купился, сдался и накурился. Строит из себя праведника, но ничего нет проще, чем поймать его на «слабо». Когда после второй затяжки моя крыша безнадежно отделилась от тела, я поняла, что Серега был не прав. Я поняла, что есть принципиальная разница между табаком и коноплей.

А, может, у голландцев крыши крепче?

Или конопля мягче?

Дрянь трава, одним словом.

Никогда в жизни мне не было так феерически весело и так невыносимо стыдно потом за последствия. Никогда так близко не светила мне скамья подсудимых. Я так думаю, что не дай бог жить там, где каждый может безнаказанно обкуриться травы, когда захочет.

На работу я сегодня не пошла. Работа в газете всегда дает шанс отмазаться от жесткого графика рабочего дня. Достаточно позвонить в редакцию и сказать: «Я на задании». Впрочем, можно и не звонить, все и так поймут, что ты на задании. Или в командировке. Мне всегда интересно, сколько нужно отсутствовать в нашей газете, чтобы тебя спохватились. Однажды я решила сменить место работы и, никого не предупредив и не написав заявления об уходе, устроилась в один глянцевый дамский журнал. Я проработала там целый месяц, с омерзительной щепетильностью боясь опоздать утром, а вечером уйти на минуту раньше. И хоть зарплаты в этом журнальчике вполне хватало на то, чтобы безбедно дотянуть до следующей, мне стало там тошно. Так тошно, что когда мне вдруг позвонили из «Криминального Сибирска» и сказали: «А чегой-то ты, Тягнибеда, до сих пор зарплату свою не забрала?», я с радостью помчалась в родную газету. И получила зарплату за месяц, который проработала в другом издании. Я без сожаления уволилась из журнала и вернулась в газету. Все равно тех денег, которые дают абсолютную свободу, журналистом не заработаешь. Так пусть за небольшие деньги я получу хотя бы возможность заниматься интересной работой. А то в журнале я чуть от скуки не сдохла, объясняя дамам, как сохранить привлекательность, если тебе стукнуло далеко за шестнадцать.

Короче, на работу сегодня я не пошла. Я приехала домой, и, не обнаружив в квартире ташкентских девушек, сварила себе кофе — такой, какой люблю: из трех сортов зерен, без сахара, но с корицей. С тех пор как Бизон сбежал через балкон, я стараюсь ловить кайф от одиночества и независимости. У меня это почти получается, только я стала замечать за собой, что вечерами жду, когда балконная дверь откроется, и Бизя шагнет с мороза в теплую квартиру, впустив клубы холодного воздуха, зажав под мышкой стопку тетрадей, которые нужно проверить к утру. Шагнет, и, не заметив меня, пройдет на кухню. И просидит весь вечер ко мне спиной, словно я мебель, которой стукнуло далеко за шестнадцать. Он сбежал без вещей, он даже не зашел за ними. Ходит в потрепанной демисезонной куртке, висевшей в сарае, в одних штанах и одной рубашке. Ему мало надо. В отличие от меня. Мне нужно все и желательно сразу. Он это знает, потому и удрал через балкон, расписавшись в своем бессилии. Нет, не бессилии, а нежелании…

В общем, на работу я не пошла. И звонить туда не стала. А зачем звонить, если и так все поймут, что я на задании. А я и есть на задании. Если порыться в этом «грибановском» деле, то можно написать сенсационный материальчик, порешав при этом свои проблемы. Напившись кофе так, что почувствовала его возле ушей, я пошла к соседу Сереге.