Ольга Степнова - Изумрудные зубки

Ни в заявлении, ни при допросе, Афанасьев не упомянул фамилию Воеводиной. Почему-то он вдруг решил для себя, что эту несчастную бабу не надо наказывать. Конечно, деревня маленькая и рано или поздно выяснится у кого жил в качестве раба журналист известной столичной газеты, но ведь если с его стороны не будет никаких заявлений, вряд ли Луизу смогут привлечь к ответственности. Если же вдруг до правды и докопаются, он оправдает ее – скажет, что Воеводина его хорошо кормила, заботилась о нем и даже... лечила. Пусть это будет еще одним его добрым делом, пусть ему это зачтется там, наверху.

Другое дело – Инга и ее компания. Вот они должны быть наказаны и он все для этого сделает.

Утром младший лейтенант Ласточкин доставил его на раздолбанном милицейском «Газике» в Москву. И не просто в Москву, а прямо к подъезду дома. Афанасьев долго прощался с ним, говорил бесчисленное количество раз «спасибо» и даже хлопал по лейтенантскому плечу восторженно и благодарно. Ведь благодарность – тоже доброе дело и оно ему тоже зачтется.

– Ну покедова, ну счастливенько, ну ни пуха вам, ни пера и не попадайтесь вы больше лихим злодеям, – пробормотал лейтенант Ласточкин и умчался на своем «Газике» от слезливо-показушной благодарности Глеба.

Афанасьев был очень напуган чередой событий, произошедших с ним, считал их карой небесной и честно пытался разобраться – за что?!!

За сытую спокойную жизнь? За равнодушие к другим людям? За неумение слышать и понимать их? За эгоизм, который он считал здоровым и правильным? За нежелание иметь детей, – да что там детей! – любого объекта, требующего заботы и материальных затрат? За многочисленные легкомысленные и легковесные любовные связи, которые он затевал исключительно для и ради удовлетворения пустого мужского тщеславия?!

Было над чем еще думать и думать...

Делать это было противно и неприятно, но Глеб почему-то свято уверовал, что сделать это обязательно надо, чтобы судьба вновь не повернулась к нему тем местом, у которого... полная загадки улыбка Мона Лизы.

Ключа от квартиры у Афанасьева не было, Таня в это время всегда была на работе, и Глеб поплелся в соседний подъезд. Жена говорила, что у мамы есть запасной ключ «на всякий случай».

Дверь открыл импозантный мужик в махровом халате – видимо, очередная сердечная привязанность Софьи Михайловны. Афанасьеву показалось отдаленно знакомым его лицо, но думать об этом не было сил и он сбивчиво начал объяснять ситуацию. Мужик вдруг взволнованно закивал: «Да, да, знаю, знаю, какое счастье, что вы нашлись! Какое большое счастье! Софочки сейчас нет, и Танечки нет, но я обязательно дозвонюсь до них и сообщу прекрасную новость!» Мужик быстро нашел на полочке запасной ключ, отдал его Глебу и снова объявил про «большое счастье».

Афанасьев пожал плечами и пошел домой. Он так и не понял, почему для постороннего мужика его возвращение стало «большим счастьем». Или мужик тоже перед богом зарабатывает себе очки добрыми делами и теплыми чувствами?..

Афанасьев встал и запинал грязную одежду в угол. Потом он ее сожжет. Или нет, – никакой символики, никаких трагических жестов. Он просто выбросит шмотки в мусоропровод и сотрет из памяти все, с чем они связаны. Кажется, обида и злость не должны поселяться в его обновленной, просветленной и ищущей правильные пути душе. Точно не должны!!

Глеб зашел в ванну и включил воду. Он долго не мог пробкой заткнуть сливное отверстие, руки дрожали и координация никуда не годилась. Когда у него получилось, он взял с полки бутылочку с пеной и всю, без остатка, вылил в ванну.

Большой ли это грех – получать удовольствие от горячей ванны, утопая в благоухающей пене?..

Раньше такие вопросы ему в голову не приходили.

Пока вода набиралась, он прошел в комнату. В квартире почему-то царила нежилая атмосфера. Толстый слой пыли лежал на мебели, пол был давно не мыт, часы на стене не тикали – у них кончился завод. Неужели Таня переехала жить в матери? Тогда почему мужик в халате ему ничего не сказал?

Глеб взял с кресла Танин халат, уткнулся в него лицом и прислушался к тому, что творилось внутри.

Внутри сидел огромный уродец по имени Страх. Он не оставлял места никаким другим чувствам, которые Афанасьев пытался разбередить этим халатом.

Пока те, кто его выкрал не найдены и не наказаны, он – смертник. Они из под земли его достанут. На работу нельзя, никуда нельзя, нужно сидеть дома и никуда не высовываться. Может, они, наконец, найдут камни, обнаружат диск и отстанут? Хотя нет, Инга вряд ли удовлетворится камнями и диском. Ей нужен Глеб, Глеб и Глеб, причем, похоже любой – живой или мертвый.

Афанасьев бросился в коридор, проверил хорошо ли закрыт замок, затянул потуже щеколду, а потом с невероятным усилием придвинул шкаф-гардероб к двери. Жена наверняка поселилась у матери, а он из квартиры не выйдет, пока не удостоверится в своей безопасности...

Следовало позвонить маме и бабушке, успокоить их, сказать, что с ним все в порядке. Он взял телефонную трубку, набрал номер, но электронный голос вдруг сообщил, что «ваша линия отключена за неуплату».

– Бардак! – не удержался от возмущения Глеб.

Таня всегда вовремя платила за квартиру, электричество и телефон. И потом, как она может спокойно работать, если неизвестно жив ли он?!

Он вернулся – еле живой, голодный, грязный, несчастный, опустошенный, а в квартире не прибрано, телефон не работает и никто не ждет его со слезами радости на глазах.

Большой ли это грех – злиться на жену за то, что она не сидит убитая горем у окна, а продолжает жить своей жизнью?..

Афанасьев присел на корточки, погладил Арсена по длинным ушам и сказал:

– Кажется, мы никому не нужны, братец кролик. Ты готов к этому? Я – нет. Будем любить друг друга. – Он поднял крола и поцеловал в лоб. Это было необычно и трогательно – целовать маленькое беззащитное животное. Наверное, этим поцелуем он непременно искупит какой-нибудь свой старый грех.

В горле опять запершили слезы.

Глеб встал и пошел на кухню, чтобы сварить себе кофе.

Кухня встретила его неуютом и холодом – в открытую настежь форточку врывались порывы ветра. Розовая шторка с окна была сорвана, на подоконнике не хватало азалии, оставшиеся цветы, очевидно, не поливал никто, потому что они завяли. На печке явно давно ничего не готовили, посуда, банки с крупами, кастрюли и сковородки были небрежно и как будто бы наспех распиханы по своим местам. Холодильник был отключен, а из продуктов в нем находились только специи, сухое печенье и макароны.

– Бардак! – опять не удержался от возмущения Глеб и тут заметил...

Он заметил, что на полу мелом был начерчен какой-то контур. Таким контуром обводят криминальные трупы.