Григорий Лерин - Детектив из Мойдодыра. Том 3

Я посмотрел на Джульетту, развел руками и кивнул на приоткрытую в комнату дверь.

– Ми скузи, рагацца 1 1 Mi scusi, ragazza – извини, девчонка (итал.) . Видишь – я здесь ни при чем. Вот туда иди и гавкай – на обед останешься без пирожка. – Я напряг извилины, вспоминая знакомые итальянские слова, вспомнил и веско заключил: – Сальто мортале!

Собака тяжело вздохнула, но снова гавкнуть не решилась.

– Да что ты там все бормочешь? – снова раздался Наташкин голос.

– Пытаюсь дразнить собаку на ее родном языке.

Когда я вышел из подъезда и обернулся, Джульетта стояла передними лапами на кухонном подоконнике и укоризненно смотрела мне вслед.

***

Кажется, впервые за все время нашего весьма и весьма плодотворного для Ленки сотрудничества, она искренне обрадовалась моему появлению в «Мойдодыре». Она даже хотела вскочить из-за стола и броситься мне навстречу, но взглянула исподлобья на посетителя и передумала.

А посетитель сидел на стуле, закинув ноги в пыльных кроссовках прямо на Ленкин стол, и чувствовал себя прекрасно. Во всяком случае, гораздо лучше, чем выглядел. Бритый череп, туго обтянутый бледной, напрочь лишенной летнего загара кожей, выдающиеся острые скулы, глубоко запавшие глаза и жирно наколотые синие перстни на фалангах пальцев. Хотя сам он, наверное, полагал, что выглядит на все сто.

Справедливости ради надо заметить: кое-что мне в нем все же понравилось. Во-первых, он был без оружия, а во-вторых, находился в состоянии очень неустойчивого равновесия, удерживаемого лишь ножками стула.

– Ну, что, Стрелец, явился? – Он откинул голову и криво усмехнулся уголком рта. – Да не стой – упади куда-нибудь.

Я подошел к столу и повернулся к Ленке. Она вопросительно смотрела на меня снизу вверх испуганными глазенками.

– Это еще что за чучело? – спросил я.

Кроссовки на столе возмущенно задвигались, из Черепа наружу пополз грязный мат, но я не дал ему закончить замысловатую, но хорошо отрепетированную тираду. Развернулся на носке туфли и заехал ребром стопы под подбородок. Он почти вывалился из стула, но в последний момент зацепился ногами за сиденье и ударился об стену вместе со стулом. Стул развалился первым. Череп коротко всхрапнул и тоже развалился.

– Ленка, считай!

– До десяти? – ошарашено выдавила юная леди.

– Да хоть до ста. Считай, пока не придешь в себя и не перестанешь бояться этой унылой кучи дерьма.

– Раз… два… три… – послушно сосчитала Ленка и радостно завопила: – Ну, вы даете, шеф! Прямо, как Чак Норрис! Вы его случайно не убили, шеф?

– Нет, только ранил и в плен взял. – Я нагнулся и пошарил у Черепа за поясом. – Надо же наверняка узнать, зачем человек приходил. Может, беда какая случилась, и ему от нас помощь нужна? Не говорил?

– Не-е-ет, – протянула Ленка, – не говорил. Только сказал, что ему вы нужны и поскорее. Я спросила: «Зачем?», как положено, а он через стол наклонился, близко-близко, и противный такой, и что-то сказал, но я не поняла. Что-то мерзкое такое… Ох… Я вам позвонила, а он вон туда сел, ноги на стол, и все про нас с вами расспрашивал. Да так отвратительно! Я вся тряслась, шеф! И сейчас трясусь. Другая бы давно прибавки к зарплате попросила. Или единовременное пособие.

– Это – всего лишь предположение, – отрезал я. – Ты мне факты давай. О чем расспрашивал? Собаку или золотой крестик упоминал?

– Да нет, шеф! Расспрашивал, как мы с вами… это… На столе или на диване? Ну, в общем, всякие гадости. И про это… про грудь мою говорил… И не только про грудь… Что-то отвратительное… Вроде бы и по-русски, но я почти ничего не понимала. Только очень боялась, что он ко мне полезет… Ой, шевелится! Я пока в кабинете посижу, ладно, шеф?

Я кивнул, и она выпорхнула из-за стола, брезгливо поморщившись, перешагнула через вытянутые на полу ноги и скрылась за дверью. Я с сочувствием посмотрел ей вслед. Ситуация у девчонки была, действительно, настолько отвратительная, что даже мимолетно намекнуть на общество имени Фундатоши показалось мне непростительным свинством. Тем более, что, если бы я исправно и вовремя ходил на работу, ей бы не пришлось полчаса трястись и выслушивать мерзости.

Никем не понятый клиент тем временем пришел в себя и пытался проглотить собственный кадык. Он судорожно напрягал лицо и морщился от усилий, но пока, вроде бы, не получалось. Кадык елозил вверх-вниз от подбородка к ключицам и обратно, а вот проваливаться в желудок никак не желал.

Я терпеливо ждал. Наконец, он смог шептать, хотя кадык ему по-прежнему очень мешал. Шептал он довольно громко и долго, со свистом и ненавистью, тускло и однообразно обрисовывал, что он сделает со мной и, особенно, с Ленкой. Я тоже не совсем понимал его тяжелый лагерный язык, но про Ленку суть уловил и очень расстроился. Когда Череп поджал под себя ноги и пополз вверх по стене, я шагнул вперед и нанес ему еще один, хорошо рассчитанный удар в челюсть. Он снова улегся на пол, а я сходил в кабинет, достал наручники из сейфа, сковал ему руки за спиной и на этот раз основательно проверил карманы. Справка об освобождении меня совсем не удивила, а вот отсутствие ключей от машины и мобильника прямо-таки разочаровало. Похоже, гражданин Солодков – не такая уж представительная персона, какой пытался казаться. Я потряс над столом дешевый черный бумажник, и из него вместе с небольшой кучкой сотенных купюр вывалился сложенный вдвое листок бумаги. Хорошей бумаги, с типографскими черными завитушками по нижнему срезу, на которой быстрым решительным почерком было написано: «Екатеринбург. Стойка 8. Алла Ивановна», и далее, через большой пробел: «Стрельцов Виктор Эдуардович» и мои домашний и «мойдодырский» адреса. Про Ленку не было сказано ни слова – непонятно, почему недавно освободившийся гражданин Солодков уделял ей такое повышенное внимание.

Я толкнул незваного гостя ногой в бок.

– Эй, вставай!

Он опять разразился теми же самыми угрозами, с той лишь разницей, что пять минут назад мне был просто конец, а теперь – конец неоспоримый и неотвратимый. Правда, хрипел он уже не так уверенно и про Ленку как будто забыл.

Я ухватил его за оттопыренное ухо и потянул вверх.

– Вставай, говорю! Хватит валяться – поехали!

Для пущей убедительности я показал ему ствол, и Череп окончательно понял, что его собственный сценарий провалился. Он сник и замолчал, и послушно дотопал до машины, и без возражений уселся на пол между сиденьями. Я устроился за рулем, включил стартер и выехал на Московский проспект.

Минут через пятнадцать, когда за стеклами замелькали высокие деревья, пассажир зашевелился и спросил неожиданно нормальным человеческим языком:

– А куда едем-то?

– Убивать тебя едем, – охотно пояснил я. – Ты же мне такого наговорил, что тебя не только живым отпускать нельзя – тебе, вообще, рождаться не стоило.