Вадим Сухачевский - Превыше всего!

От следующей неприятности, весьма существенной в моем случае, меня спасло мое выработавшееся и отточенное чутье. Еще миг – и мой бумажник со всеми деньгами (а было их более пяти тысяч) уплыл бы навсегда вместе со своим новым обладателем, субъектом пудов семь весом, с бритой наголо головой, одетым весьма щегольски по воровским меркам – в сапогах гармошкой, в заморском клетчатом пиджаке, с галстуком-бабочкой на бычьей шее.

Настиг я его, когда мы находились уже вне здания железнодорожных касс, мертвой хваткой я взял верзилу за плечо и потребовал:

– Бумажник.

От моей хватки он кое-как избавился, что говорило о его недюжинной силе, мало кому это удавалось, осклабившись золотыми зубами, полез лапищей в карман, но извлек оттуда вовсе не мой бумажник, а короткую заточку, именуемую у бандитов «перо», и огромным брюхом притиснул меня вплотную к стене.

– За что речь, месье? – продолжая склабиться, спросил он. – Який такий бумажник? Такий, што ль? – Другой лапищей он достал мой бумажник и помахал им у меня перед носом. – Такий, што ли, дорогий лопатник, чтоб за его свою фраерскую жизнь отдавать?

Я старательно изобразил на лице немалый испуг, какой возник бы у всякого иного, если бы на него с «пером» в руке надвигались семь пудов мускулов, дурного нрава и недобрых намерений…

Человек я на вид отнюдь не богатырского телосложения; велико, должно быть, было его изумление, когда в следующий миг он сделал в воздухе кульбит, точно попал под лопасть мельницы, и впечатался своим здоровенным лбом в булыжную мостовую. Любой бы другой после такого (это мною уже не раз не однажды было проверено) минут на сорок перекочевал бы в небытие, но лоб у семипудового был, похоже, из какого-то особого материала – его обладатель все же изнатужился приподнять голову и, глупо моргая, взирал, как я перекладываю бумажник к себе в карман.

Я уже собрался двинуться прочь, но тут обнаружил, что сделать это, то есть по-тихому уйти, тоже потребует некоторых усилий (вполне, впрочем, выполнимых). Передо мной возник кордон из шести здоровяков, тоже вполне уголовного вида, каждый из них держал правую руку в кармане; в такой позе человек стоит, если в руке у него зажат револьвер. Седьмой, держал руки наружу; был он совсем юный и щуплый, но явно был у них за главаря.

– Ну что, месье Аспид, поговорим за жизнь? – обратился он ко мне.

– Не здесь же, Японец, – вклинился один из тех шестерых. – Давай его – к тете Симе, я уже и пилу приготовил, хорошую такую пилку, кости пилить.

«Японец»!.. Вот он каков, оказывается, принц здешних бандитов!

Конечно, мне ничего не стоило в три секунды уложить всех, безотказный пистолет Люггера у меня всегда был при себе, выхватывать его я умею мгновенно, а промахов ни разу не допускал. Да мог запросто обойтись и без «люггера», они бы не успели и револьверы свои обнажить. Но вступать в войну с одесским криминальным миром было мне сейчас совершенно не с руки; во всяком случае, я решил пока повременить.

– Ты, Майорчик, с подсказками не лезь, – приказал Япончик, – куда везти и как его на кусочки разделывать – это я решать буду. – И снова обратился ко мне: – Увидишь, месье Аспид, что на кусочки резать – это не ты один умеешь.

– Вы не за того меня приняли, – спокойно сказал я.

Япончик усмехнулся (во рту у него тоже были золотые коронки, скорее всего, накладные – просто для бандитского форса):

– Ты что ж, думаешь, мы об каждого фраера руки мараем? Мы – не ты. Я, думаешь, зря Быка послал погладить твой лопатник? Хотел посмотреть за то, честный ты фраер, или залетный фартовый. За Быка я уверен – ни один фраер против него бы не попер, а ты вон как его ухайдакал. А за что это говорит? А за то это говорит, что залетный ты, и притом умелый. Это – ррраз! А за что говорит – чтó ты к кассам рванул? За то говорит, что ты поскорей смыться спешишь из Одессы-мамы. Это – два!Почему я сюда, к кассам, Бычка и послал. (Да, надо отдать ему должное, рассуждал и действовал он вполне разумно, не чета здешней полиции.) Ну всех залетных я здесь знаю, – продолжал он, – акромя Аспида. Вот, стало быть, и выходит, что ты – кто?.. Во-во!.. Да и в кармане поверх лопатника у тебя пушка просвечивает какая-то новомодная, не видал еще таких… Не-не, не показывай, я этих железяк як-тос детства не люблю… – И подытожил: – Так что щас будем с тобой серьезно разговаривать за маленького Изю Гершмана, я в своем городе такого содома не допущу, век такие, навроде тебя, будут помнить и трястись со страху… – Он негромко свистнул в два пальца, и тут же подкатил запряженный крытый фургон. – Ну, – приказал он мне, – полазь первым, а там пушку свою ребятам моим сдашь, будь я не Миша Япончик, если она тебе еще когда пригодится.

Я не знал, что ответить. Увы, предстояло, видимо, вступать в боевые действия, чего делать мне ох как не хотелось! Сладить-то с ними – я, конечно, слажу, но иметь во врагах всю Одессу!.. Да и планы мои относительно Аспида такой разворот событий мог изрядно попортить.

Подмога пришла с неожиданной стороны. Один из подручных Япончика вдруг молвил:

– Миша, дозволь слово.

– Ну! – дозволил тот.

– Не-е, он не Аспид. Знаю я его.

– Не Аспид – тогда кто?

– Это он завчера вице-губернатора законопатил.

А вот это, действительно, было моих рук дело и моя обязанность как палача Тайного Суда, ибо сей вице-губернатор был известным извращенцем и растлителем малолетних, благодаря своему высокому званию не доступный для полиции и судебных следователей; лишь Тайный Суд мог остановить его злодейства.

Япончик пожал плечами:

– Аспид, что ли, этого «вице» не мог уконтропупить? Так, для удовольствия.

– Не-е, он не для удовольствия – он по правильному делу. Тот над детишками измывался, вот и получил. А Аспид не стал бы по правильному делу рисковать.

Насколько они все-таки были осведомленнее здешнего Охранного отделения!

– М-да, – подумав, произнес Япончик, – похоже за то. Так он – кто, революцьёнэр, што ли?

– Да навроде…

На этот раз Мишка Япончик думал уже подольше и наконец сказал:

– С революцьёнэрами мы не воюем – тоже ить не сегодня – завтра каторжане… Ну,коли так – нехай живэ… А если выйдет, что он все же Аспид, то ты у меня, Сивый, сам на распил пойдешь.

– Не-е, Миша, не Аспид, точно, не Аспид! – клятвенно заверил тот.

– Ну, нехай, нехай живэ.

– Живэ-то живэ, это нехай, – вставил тот, которого Япончик называл Майорчиком, – да за Фиму Быка с его спросить бы. Даже револцьёнэрам не дозволено бòшку портить каторжанину бывшему.

– А за это пускай сам Фима Бык с его и спрашивает, коли хочет, – дозволил Япончик.

Но Фима Бык «спрашивать» с меня – во всяком случае, сейчас – был явно не намерен, он еще только-только сумел кое-как стать на четвереньки, на большее был пока не способен, и, стоя так, лишь помотал своей в самом деле бычьей головой.