Ренат Янышев - Чёрный шар для кандидата

– Да я и держу! – с неожиданной злобой повысил он голос, посмотрел на свои заросшие волосами кулаки, и замолчал.

Не стала его торопить и я, прикидывая, что же могло случиться у этого крепкого парня, недаром заслужившего своё прозвище.

– Сегодня Стамеску шлёпнули! – его очередной выкрик повис в воздухе, а я принялась соображать, что же мне делать с этакой новостью.

– А он моим корешем был! – выкрикнул Гера и посмотрел на меня с такой мольбой во взгляде, словно я могла мановением руки решить все его проблемы.

– Я сочувствую, – произнесла я дежурную фразу. – Как это произошло?

– В том-то и дело! В жизни не поверю! – начал Гера туманные пояснения. – Стамеска правильным пацаном был! И когда его Циклоп на стройку отрядил, он честно бабки отбивал! Ну, вы в курсах чем Стамеска занимался? Он в первое время все больше с законниками водился. Короче, ведомственные общаги переводились на подставные фирмы, затем составлялись бумаги об аварийном состоянии. Вот! Потом оттуда всех выгоняли к едрёне фене, делались нормальные квартиры и продавались за нормальные деньги. Так вот, Стамеска не крысятничал и вась-вась с чужими не водился. Это его подставили, бля буду!

– Так, а кто его убил? – задала я главный детективный вопрос.

– Да в том-то и дело, – поскучнел Герман. – Свои приговорили.

И замотал в тоске головой, словно никак не мог поверить в случившееся.

– Пацаны болтали, что счёт всплыл откуда-то, на который Стамеска втихую пол-лимона бакинскими слил. Типа, для себя. Да только лажа это! Я не верю! Его подставили!

В общем и целом, картина стала понятна. Он потерял друга, к тому же оказалось, что друг был не таким уж и хорошим. Что ж, подобные жизненные выверты характерны для любых социальных групп.

Мне вот тоже взгрустнулось. Стамеску (он же Петр Чуйкин) я знала довольно хорошо. В своё время он легко прошел все мои тесты, и я написала положительное заключение о его способностях, как руководителя. Да и так он иногда заглядывал ко мне, чтобы посоветоваться по некоторым проблемам. В конце концов, почему бы и нет? Это моя работа. Но вот поди ж ты! И хотя я прекрасно понимала, что не могла даже потенциально обнаружить тайные намерения Стамески, а всё-таки появилось неприятное чувство. Впрочем, оно всегда появляется, когда обманываешься в людях.

Да и чисто по-человечески мне его было жаль. Однако следовало привести Германа в чувство, и я задала следующий вопрос:

– Понятно. И как ты думаешь, кто его подставил?

– Не знаю! – выкрикнул парень. – Не знаю. Я к Циклопу подходил, так он меня и слушать не стал. Скурвился, говорит, Стамеска. За это, говорит, сам знаешь, что полагается. Да только не мог Стамеска своих динамить. Он Циклопа очень уважал. Я-то знаю.

– А сам Стамеска что-нибудь в оправдание говорил? Его ведь не сразу убили? – спросила я и поразилась, как спокойно у меня получается говорить о смерти.

– Не-а, – ответил Герман. – Пацаны говорят, он в несознанку ушёл. Ни да, ни нет. Так и молчал до конца. Как этот, как партизан.

– Но ведь выходит, – задумалась я вслух, – что раз он ничего не говорил в свое оправдание, значит он виноват?

Но Герман вместо ответа лишь пожал плечами, уставившись в пол.

– И потом, ты говоришь, что его подставили. Но ведь это как надо ненавидеть твоего друга, чтобы не полениться и на его счёт перевести полмиллиона долларов? Ты можешь себе представить человека, который готов потерять такие деньги, лишь бы погубить другого? Вот ты подумай, раз ты считаешь себя другом Стамески, были ли у него такие враги?

– Нет, – растерявшись, ответил парень.

– И подумай о следующем, – добавила я. – А тебе не кажется, что имея такие деньги, гораздо проще нанять убийцу, я не знаю, правда, сколько им платят…

– В зависимости от «цели», и смотря кто платит. От десяти тысяч до ста, – моментально просветил меня Герман. – Но бывает всякое. Можно и наркомана за сто баксов нанять.

– Вот, вот, а теперь сравни, что проще: нанять убийцу, или проворачивать сложную комбинацию?

– Чёрт, смотри-ка что выходит? – задумался Герман. – Ловко это вы стрелки перевели. Блин, мне это обмозговать надо, а то… То есть, вы считаете, что Стамеска всё-таки крысятничал?

– Я ничего не считаю, – терпеливо пояснила я. – А лишь помогаю разобраться с ситуацией.

И так мы проговорили весь час. За это время Герман вряд ли сильно протрезвел, но притих, это точно. По крайней мере, теперь я не опасалась, что он выйдет из кабинета и начнёт искать себе на голову приключений.

Да и на ноги он поднялся гораздо уверенней, чем вначале – не давал слабину в коленках. Уже попрощавшись, Герман направился к дверям, но вдруг обернулся ко мне и попросил:

– Валерия Михайловна! Я чего-то растрепался с вами больше обычного. Так вы, это… не говорите Циклопу или Немцу про то, что услыхали от меня… Пожалуйста!

И так это слово «пожалуйста» было необычно слышать из его уст, что я опешила. Но потом приняла строгий вид и напомнила ему, что все, услышанное мною от клиента, является тайной.

Он согласно кивнул головой и вышел из кабинета, а я откинулась на спинку кресла и задумалась, как мне жить с этим знанием дальше. С одной стороны, я действительно должна хранить профессиональные тайны.

С другой стороны, убийство – это тяжкое преступление и насколько мне известно, как гражданка своей страны я обязана сообщить об этом в соответствующие органы. Но даже не это главное! Главное – это как мне теперь смотреть в глаза Черкасова, зная, что он обрёк на смерть человека? Хотя с другой стороны, я давным-давно в курсе, кто такой Миша Циклоп и чем он занимается. Вот такая дилемма!

И до того я засиделась в раздумьях, что не заметила, как пролетело полчаса. Но едва я начала собираться, как в дверь постучали и на пороге возник собственной персоной источник беспокойных дум моих.

– О! Моё почтение, Валерия Михайловна! – весело улыбнулся мне Миша. – А я приехал, гляжу, ваша «Пежуха» на стоянке. Во, думаю, повезло мне с вами. Засиживаетесь допоздна. Работаете не за страх, а за совесть. Дай, думаю, загляну, проведаю, вдруг какие новости узнаю.

Я поздоровалась в ответ и внимательно вгляделась в лицо Черкасова, пытаясь понять, что он чувствовал, когда отдавал приказ убить Стамеску. Но нет, ничего нельзя было прочесть на его лице. Все как обычно. И шрам не пульсирует от волнения, и в уголках глаз не прячется беспокойство, и губы не кривятся, и нервный тик не наблюдается.

Он уселся в кресло, что стояло напротив моего стола, и усмехнулся:

– Что с вами? Или у меня на лбу надпись появилась?

И я вдруг ляпнула в ответ:

– Да вот пытаюсь понять, чем вы, сегодняшний, отличаетесь от вчерашнего?

– Так, – посерьёзнел Миша. – Это вы о чём?