Михаил Шаламов - Строгий заяц при дороге

Оправившись от первого шока и довольно плохо соображая — мне было совсем уже невмоготу — я отыскал в темноте откатившийся череп и перетер веревки о зубы его нижней челюсти. А уже через минуту, вздохнув с облегчением, вытащил изо рта кляп. При свете лампочки бренные останки выглядели еще печальнее.

На скелет был надет поношенный синий костюм с университетским значком на лацкане пиджака. Судя по всему, бедняга простоял в шкафу не один год. Хомяк мне как-то рассказывал о том, что лет пять назад загадочно исчез из лона семьи его сосед по лестничной клетке доцент Киндергартен. Народная молва приписывала его исчезновение влиянию двух причин — злой жены и решительной разлучницы. А он, значит, вот где коротал все эти годы…

Я, конечно же, сообщу о своей скорбной находке в милицию — можете не сомневаться! Сегодня же вечером и сообщу. Но сначала устрою хороший сюрприз для товарища Тита!

Перетащив скелет на свое прежнее место, я оставил его там, прикрыв череп старой газетой. Хотелось бы мне видеть товарища Тита, когда, завернув сюда после школы, он поднимет эту газету с «моего» лица!

Наверху было утро. Я взглянул на свои раздавленные часы — стрелок не было, циферблата тоже. Сняв их с запястья, выбросил в ближайший сугроб. Туда же полетел жестяной блин, сутки назад бывший моим фонариком.

— Сколько сейчас времени? — спросил я прохожего.

— Полвосьмого.

Значит, на работу я сегодня не опоздаю. Бездарнейше пролетело время. Хомяка так и не разыскал, Аську не успокоил, икону на белый свет не вытащил. Ворона я, а не Пинкертон!

Мне хотелось пить, есть, спать, послать все к чертям собачьим и многое-многое другое…

Я думаю, нет нужды загромождать повествование подробностями того, как, приехав на работу, я скандалил с И. И. по поводу отпуска. Старикан никак не мог понять, почему это я решил перенести его с августа на январь, да еще так срочно. Но не мог же я сказать ему всей правды! Легко было Шерлоку Холмсу, Эркюлю Пуаро и майору Пронину! Они занимались расследованием преступлений в служебное время. А мне совмещать это занятие с ремонтом радиоаппаратуры — ох как трудно!

— Макс, семечек купил? — хихикнула Катерина, которая попалась мне в коридоре возле кабинета И. И. Отмахнувшись от нее подписанным заявлением, я устало кивнул головой:

— Купил. После отпуска доставлю тебе твое глистогонное!

Катерина долго и заливисто хохотала мне в спину.

Домой я не поехал. От работы было гораздо ближе до Аськиного дома, чем до моего. Трамвай шел быстро, был не слишком полон, и я задремал, беспокоясь лишь о том, чтобы не проспать нужную остановку.

Сквозь сон я слышал, что в салоне говорили о пьянстве.

— Что же это, гражданин, вы на меня перегаром дышите? Здесь же люди живые! — возмущался высокий женский голос. В ответ бурчали.

Я открыл глаза, продышал в расписанном морозом стекле проталинку и выглянул наружу. Так и есть — остановку свою я проехал, благополучно миновал трамвайное кольцо и теперь приближаюсь к месту своего назначения с обратной стороны. Снова засыпать было уже опасно, и я начал прислушиваться к разговору. В это время представительная дама в черно-буром воротнике подавала рацпредложение.

— Я бы на месте милиции, — говорила она, — этим пьяницам выжигала бы счет за пользование вытрезвителем на спине каленым железом! Сразу бы они у меня шелковыми сделались!

— И очень даже правильно! — поддержала ее соседка с авоськами. — И ресторанные счета тоже выжигать! А то в привычку взяли: праздник ли, будни ли — все по ресторанам шастают. Денег им некуда девать! А так бы: пришел в ресторан или на дискотеку ногами дрыгать — тут бы хвост ему и прищемили! Живо бы шастать бросили!

— А вот мы не пьем целым клубом! — вмешался бодрый мужчина в вязаной шапочке. — Представляете: целых тридцать восемь человек! Представляете: собираемся — и ни капли в рот! И на журнал все подписались, на «Трезвость и культуру»…

Скромная старушка, чуть пришамкивая и пришепетывая, рассказала о том, как зять ее, жуткий тунеядец и забулдыга, угорел в бане, и предрекла всем пьяницам точно такую же участь.

Слушать народ было интересно и поучительно. Видно было: чаша терпения давно лопнула, и цикута льется из нее через край. Жалко — подошла моя остановка. Я вышел на мороз и побрел через заснеженный парк к хомячиному обиталищу.

Открыл дверь своим ключом, прочитал на столе записку: «Макс, если узнал что-нибудь про Славку, напиши!» Вздохнул, взвесил мысленно, чего мне хочется больше — есть или спать, — и завалился на диван. Сегодня у меня встреча с Никой. Не проспать бы…

Разбудила меня, конечно же, Ася. Она растрясла меня за плечо. Когда я увидел ее, взволнованную, еще не снявшую пальто и холодную — только что с мороза, — то понял, что пока я прохлаждался в путах и узах, она уже окончательно извелась за Славку, за меня, за все на свете. О женщины! Что только не выносите вы на своих хрупких плечах!

Хотя я не рассказал ей и о половине своих приключений, Аська плакала долго и самозабвенно. Она поняла, что Хомяк ввязался в опасную авантюру и последствия ему теперь грозят самые серьезные. Мне было жутко жаль свою сестренку, а та, напоив меня на дорожку горячим чаем, поцеловала в щеку на пороге и махнула рукой на прощание. Так когда-то ее далекая пра-пра-пра- и неизвестно сколько еще раз пра-бабка провожала на поле Куликово своего брата. Впрочем, об этом лучше не вспоминать — с Куликовской битвой в нашей семье связано совсем не веселое семейное предание, о котором я умолчу.

Но, как бы то ни было, я улыбнулся Асе ободряюще и ушел.

Скованный льдом и сумраком, Подвисимский пруд спал в безмолвии морозного вечера. Обсосанный желтый месяц над горой висел, как ему и положено, рожками к Каме. Ники не было уже полчаса. Я вприпрыжку слонялся от одного конца плохо освещенной набережной к другому и обратно. Вокруг было безлюдно и по-зимнему гулко.

Было бы интересно узнать: зачем эта стервочка меня надула? Ведь она сама остановила меня, когда я собирался уходить из библиотеки. Или у Ники своя игра в этом сумасшедшем фарсе? Что это за игра, я не знаю.

На дальнем конце набережной появилась неясная женская фигурка. Ника? Она бесшумно шла мне навстречу. Впрочем, может быть, она и топала, как слон, — просто между нами было метров триста и я ничего не слышал. А вот и еще фигура у нее за спиной. На сей раз — мужчина. Он догонял ее со стороны спортивного клуба. До меня донесся слабый звук ее голоса. Он ей ответил. Ника остановилась, обернувшись к мужчине. Или все-таки не Ника? Я отступил в тень газетного киоска.

Двое стояли на набережной. Я видел, как он махнул рукой в сторону пруда, она кивнула головой. Мужчина взял ее под руку и они вместе сошли по заснеженным ступеням к воде. Нет, вы только не подумайте, что я забыл о сковавших воду морозах! Просто неподалеку от берега во льду была вырублена прорубь — «иордань», как говаривала моя покойная бабушка. К проруби вели дощатые мостки.