Нина Васина - Приданое для Царевны-лягушки

– Повода он не давал! – хмыкнула Аврора. – Зачем пришел?

– Узнать, почему вы это сделали, – просто ответил Платон.

– Закурить есть?

– Не-е-т... То есть мне сказали в приемной другие посетители, пока я ждал, я купил... вот, – достав из кармана пиджака пачку сигарет, Платон подтолкнул ее по столу. – Извините, с ментолом не было.

– Хоть бы побрился. Одичал совсем мордой, – вместо благодарности заметила Аврора. – Он пришел узнать, зачем я это сделала, ну не прелесть ли! Федька попросил – я и сделала. Он же у нас, Платон Матвеевич, очень настойчивый, хоть и на голову слабенький, но своего добьется, если захочет.

– Почему – у нас?

– Родственник все-таки. Какой-никакой, а родственник. Все-таки брат моего сына.

– Брат?.. Сына? Какого сына?

– Единственного! – злорадно прошипела Аврора, выпуская в него дым. Она явно получала удовольствие от растерянного вида Платона.

– Федор был братом Вениамину, – вычислил после долгих раздумий Платон. – Вы хотите сказать?..

– Точно. Венечка – мой сынок. А ты и не знал? Нет, ты скажи честно, ни разу и не подумал об этом, а?

– Ни разу, – честно сознался совершенно разбитый таким известием Платон.

– И чего молчишь? Небось месяцы считаешь.

Платон только закрыл глаза. Он действительно начал отсчитывать месяцы и годы от даты рождения Вениамина.

– Во дает! – хмыкнула Аврора. – И как же ты тогда объяснил появление у Славки младенца двух лет при полном отсутствии матери? И то, что я, отработав меньше года, испарилась в неизвестном направлении?

Честно говоря, Платон не обратил особого внимания на исчезновение очередной домработницы Богуслава. Двухлетнему ребенку, конечно, он удивился и расспросил брата.

– Богуслав сказал, что не доверяет воспитание своего сына шалаве. Извините, привожу его высказывание дословно. Сказал, что мать ребенка за определенную плату согласилась не иметь никаких родственных связей с сыном. То есть, – безжалостно добавил он, – вы его продали отцу. Если не ошибаюсь, даже подписали необходимые бумаги.

Лицо Авроры пошло пятнами.

– Значит, ты все выяснил и теперь все понимаешь.

– Я... Нет, не все. Я так и не понял, почему вы хотели смерти Федору. Не может же умственно нормальная женщина, тем более – мать, не понимать последствий нажатия на курок пистолета.

– Именно потому, что я мать! А о моих умственных способностях говорить сейчас не время. Я родила Славке сына, он его у меня отнял. Да, заплатил, согласна, не отпираюсь. Денег было много. Хватило и на жизнь, и на собственное дело. А потом оказалось, что не одна я такая попалась этому производителю! Есть старший сын, который и вступает первым в права наследования. Достаточная причина, чтобы нажать на курок? Тем более что этот наследник, все время прятавший свои мозги под шлемом, сам попросил выстрелить. И мне ничего не будет! – она встала, размахивая рукой. – Свидетели есть, и денег на адвоката хватит! Мой сын унаследует миллионы отца, мой!

– Аврора, вы не представляете, на что обрекаете Вениамина! Это самое наследство – большая проблема. Это совсем не то, что вы думаете. Такие деньги опасны, уверяю вас!

– Большие деньги всегда попахивают кровью, – спокойно заявила Аврора. – Деньги – почти всегда от греха. Попил ваш братец кровушки за свою жизнь, может, и за него кто у бога попросит. А грехи моего сына я уж как-нибудь замолю!

– Постойте! – умоляющим голосом попросил Платон, увидев, что она уже у двери и требует вывести ее. – Одну только минутку! Я знаю, что Богуслав не допускал ваших встреч с сыном, он всю информацию о детях держал в тайне. Я даже помню, что мальчики год жили в пансионате под другими именами. Как вы нашли Веню? Почему именно сейчас?

– Нашелся добрый человек, помог, посоветовал! – заявила Аврора, уходя.

Нельзя сказать, что Платон Матвеевич садился за руль в невменяемом состоянии. Спокойным, конечно, его состояние тоже не назовешь. Он даже не сразу повернул ключи в зажигании, подумал – может, поехать и как следует нажраться? Именно – нажраться, то есть покушать до состояния безобразного отвращения к еде, до тошноты. Платон Матвеевич отдавал себе отчет, что если уж делать подобное не у себя дома (там в данный момент это было совершенно невозможно), то по крайней мере не в одиночку, а в компании единомышленников, то есть единожорцев. Поскольку потребуется заказать на всю ночь нужное кафе (в городе было всего три трепетно отобранных опытным жором точки), чтобы не шокировать случайных посетителей. Зная приблизительный распорядок почти всех своих единожорцев, Платон Матвеевич вздохнул – раньше восьми вечера никто не согласится приступить к трапезе – все они ужасно деловые люди.

Вздохнул, повернул с Лейтенанта Шмидта на 9-ю Линию и сбил старушку.

Платон в момент удара о капот дернулся сердцем и похолодел. Вылезая из машины, отметил про себя, что идет смотреть на сбитую старушку с тем же затаенным шоковым любопытством, с каким недавно осматривал кошку на асфальте. Он совершенно ничего не чувствовал, кроме холода внутри.

«Тьфу, тьфу, тьфу – три раза...» Раскинувшая в стороны руки и ноги седая старушка, вся в черном, выглядела распятой. Из-под задравшейся до колен юбки торчали тоненькие щиколотки, обтянутые хлопчатобумажными чулками – в резиночку. Закрытые туфли на низком каблуке. Небольшая сумка валялась на асфальте рядом с россыпью шпилек и клубком чего-то странного, похожего на паклю. Оказалось потом, что это остатки шиньона. Почему-то именно этот серо-желтый пучок испугал Платона до сильной дрожи, до мистического ужаса. Он не успел произнести свой заговор до конца. На словах «не моя зараза...» старушка подняла голову и посмотрела на него с выжидательной строгостью учительницы начальных классов.

– Аэ-э-э... – покачнулся Платон: голова поднялась, а пучок волос остался на асфальте.

– Умираю, – буднично заметила старушка.

– Минуточку, – заметался Платон, – лежите спокойно, вам нельзя шевелиться, у вас может быть сломан позвоночник! Я сейчас – «Скорую», я – мигом... где этот чертов телефон?!

– Я не поеду в больницу, – повысила голос пострадавшая. – Никогда.

– Но как же... Но вы же!..

– Если мне суждено умереть, я умру в миру, а не в казенном доме.

– В миру?.. А где это? – не понял Платон. – То есть вы не хотите в больницу, а хотите домой?

– Мой дом – это божий дом, – уточнила старушка, сдвинув ноги и оправив юбку. – Помоги сесть. Может, и не сломано ничего, а ты уже раскаркался!

Платон посмотрел на протянутую руку и взял тонкое запястье – осторожно, не дыша, как дорогой бокал за треснувшую ножку.

– Ну вот, ноги чувствую, спина сгибается, глаза видят, – констатировала старушка. – А в больнице ведь первым делом раздеться прикажут. Я не могу раздеваться перед мужиками. Мне не положено.