Елена Логунова - Спокойно, Маша, я Дубровский!

Начальник – понятие универсальное, так можно назвать любого руководителя – хоть бригадира свекловодов, хоть генерала танкового корпуса (или же Корпуса мира).

– К Дмитрию Богдановичу?

– К нему, к нему! – обрадовалась я и протянула парню свое «эмбисишное» удостоверение. – По вопросу бесплатной рекламы вашего заведения!

Слово «бесплатной» я выделила интонационно, и это сработало.

– Минуту, я узнаю.

Охранник оставил нас, вернулся в караульную будку и оттуда, видимо, связался со своим танково-свекольным генералом. А тот, как я и рассчитывала, пленился перспективой халявной рекламы и согласился со мной встретиться.

«Отлично сработано! – похвалил меня внутренний голос. – Остается решить последнюю проблему: убедить его превосходительство Дмитрия Богдановича чистосердечно и искренне ответить на твои вопросы. Боюсь, не захочет он откровенничать!»

Я боялась того же, и не напрасно. Пока мы с Дмитрием Богдановичем обсуждали дела рекламные (на этот отвлекающий маневр я убила с полчаса), директор «Феникса» был приветлив и общителен. Но стоило мне поинтересоваться пациентами клиники – и собеседник замкнулся.

– Извините, но привлекать к участию в рекламной съемке наших пациентов мы не будем, – вежливо, но твердо сказал он. – Это не обсуждается! Максимальная приватность – один из наиболее привлекательных моментов лечения в нашей клинике. Мы гарантируем пациентам полную неприкосновенность тайны личности.

– Это как? – Я изобразила непонимание.

Дмитрий Богданович соизволил меня просветить, и я узнала, что пациенты «Феникса» живут в лесной тиши инкогнито, их паспортными данными администрация не интересуется. Лечебно-оздоровительный курс у каждого свой, график процедур составлен таким образом, чтобы господа отдыхающие друг с другом не пересекались, заказное четырехразовое питание доставляется индивидуально, никакие культурно-массовые мероприятия не проводятся, и даже газеты с телевизором пациентам противопоказаны – в общем, они живут почти так же уединенно, как Робинзон Крузо. С той разницей, что Робинзон не мог покинуть остров по собственной воле, а «фениксовцы» при большом желании могут делать это беспрепятственно и практически бесконтрольно. Хотя отлучки из клиники, даже непродолжительные, не приветствуются.

– У нас совершенно уникальная планировка территории, посмотрите! – Дмитрий Богданович расхвастался и потащил меня рассматривать цветной плакат на стене.

До сих пор я не уделяла ему особого внимания, так как приняла за репродукцию произведения авангардной живописи. И ошиблась. То, что мне представлялось художественным изображением шестеренки в поперечном разрезе, оказалось планом территории клиники. Стоя бок о бок с директором «Феникса», принявшим на себя роль экскурсовода, я изучила топографический шедевр с интересом, который тщетно симулировала во время школьной экскурсии по Эрмитажу.

– Видите эту кольцевую дорогу? Она тянется позади линии коттеджей, выстроенных по кругу, – увлеченно рассказывал Дмитрий Богданович, помогая себе указательным пальцем. – Каждый коттедж со всех сторон окружен забором. Калиточка в его фронтальной части ведет на территорию собственно клиники, этим путем пациенты ходят на процедуры. А с другой стороны есть ворота для въезда и выезда автомобилей. Захотелось нашему гостю совершить автомобильную прогулку – нет проблем! Специального разрешения ни у кого спрашивать не надо.

– И назад вернуться так же легко? – я внимательно слушала. – Никакой пропуск не нужен?

– Охранник на главных воротах, под аркой, знает машины всех наших пациентов и пропускает их беспрепятственно, – объяснил директор. – Конечно, к незнакомому автомобилю он обязательно подойдет с вопросом – как в вашем случае, например. Впрочем, случайных гостей у нас не бывает, ведь эта дорога ведет только к нам, больше никуда.

– Прекрасно придумано, – сказала я, имея в виду вовсе не систему охраны тайн личной жизни, которая принята в «Фениксе».

– Спасибо, пациенты тоже очень одобряют наши порядки. Мы ведь имеем дело с людьми непростыми: состоятельными, зачастую известными, уставшими от публичности. Большинство из них не хотят афишировать тот факт, что благоприятные перемены в их внешности произошли не сами по себе, а при деятельном участии команды диетологов, косметологов и хирургов. Поэтому, сами понимаете! – Дмитрий Богданович широко развел руками, извиняясь, что не может столь же полномасштабно удовлетворить мое любопытство.

– Я прошу прощения! – под тихий скрип открывшейся двери вежливо пропела бабуля. – Извините, если помешала беседе, но мы уже немного устали ждать ее завершения и...

– Я... Нет... Не может быть! – красноречивый дотоле директор при неожиданном появлении моложавой принаряженной бабули вдруг начал мямлить, как двоечник у доски.

На глазок я дала бы Дмитрию Богдановичу лет семьдесят, так что в бывшие ученики нашей Катерине Максимовне он не годился.

– Что такое? – бабуля тоже растерялась. – Погодите-ка... Митя?! Митенька, это ты?!

– Катрин! – побелевшими губами шепнул «Митенька» и полез в нагрудный карман рубашки за нитроглицерином.

Он сунул в рот таблетку, а бабуля с нежной улыбкой покачала головой:

– Что, ни к черту сердечко стало? А помнишь, как мы на Фишт восходили без последнего привала, и ты полдороги тащил мой рюкзак, точно семижильный?

– Вы старые знакомые? – догадалась я, услышав обрывок знакомого рассказа бабули о славной туристско-альпинистской юности. – Ба, это тот самый Митя?!

– Тот самый, – бабуля кокетливо улыбнулась директору и поправила шляпку. – Сорок лет не виделись!

– Тридцать два, – поправил Дмитрий Богданович. – С тех самых пор, как ты мне отказала и за своего Славика вышла.

– Ох, где теперь мой Славик...

В глазах старых (во всех смыслах) знакомых заблистали слезы, а мои собственные очи засверкали при мысли о том, что личные связи бабули в очередной раз пойдут на пользу делу. Говорят, что старая любовь не ржавеет? Отлично!

Мысленно я закатала рукава, как молотобоец, и принялась ковать из этой нержавейки инструмент для открывания тайны. Имелась в виду тайна личности пациентов «Феникса», вернее, всего одной пациентки.

Бабулино присутствие развязало язык скрытному директору. Растроганный «Митенька» напрочь утратил интерес к делам своей современной клиники, он жаждал предаваться воспоминаниям тридцатилетней давности, а я своими вопросами мешала ему погрузиться в славное прошлое. Чтобы я отстала, Дмитрий Борисович рассказал мне все, что знал. И, хотя знал он, в общем-то, немного, добытые в трудном разговоре крупицы информации легли в мою версию, как недостающие пазлы.