Дмитрий Щеглов - Крутой приз

– Ведьма!

– Волка приручила!

– Скоро Лешка Бенкендорф в пыли у ее ног скулить будет.

– С чего ты взяла?

– А он ее боится, и не смотрит ей в глаза! Хорохорится только для виду!

– Какого парня околдовала!

А Лиза ничего не слышала, она купалась в своем прошлом. Память ей выдавала одну за другой картины деревенского бытия многолетней давности.

– В тот морозный вечер как будто какая сила меня подталкивала вперед. Бабушка уснула рано, я тихо выскользнула из постели, накинула на плечи шубейку и вышла во двор. Снежная туча надвигалась на деревню. Скоро должна была упасть вьюга, закрутить замести все в округе. Ветром морозным тянуло все сильнее и сильнее от леса. И вот в этих тонких струйках холодного воздуха я вдруг уловила знакомый до боли запах. Не поверите, ноздри у меня расширились. Зрачки округлились и я стала ясно видеть в ночи. Вдруг смотрю, за кипенью снежной, над забором взвилась черная тень. Большая серая волчица легко перемахнула изгородь. Увидела она меня только в последний момент. Ветер был со стороны леса, я ее учуяла раньше. Волчица стала как вкопанная, а меня ноги сами понесли к ней. Шел мне тогда седьмой год. Шубейка упала у меня с плеч, волчица оскалила клыки, а я ее не боюсь. А когда она учуяла мой запах, то по-собачьи заскулила и стала ластиться ко мне. Я подняла шубейку и мы ушли с нею в сарай. Там у нас сено было, и мы с нею до утра просидели, прижавшись друг к другу. А к утру я пригрелась и уснула.

– Тю! – дико захохотал Лешка Бенкендорф. – Волчица?! Никакая это была не волчица, а волк был натуральный, и по научному это называется зоофилия. Ха…Ха…ха!

– Дурак ты, Лешка! Одно у тебя на уме! – тихо сказала Лиза. – Волчица это была, а не волк. Моя приемная мать!

В аудитории и так было тихо, а тут наступила мертвая тишина. Кто-то сиплым голосом выдохнул:

– Как?

– Расскажи!

– Лизанька?

– Ой, мамочки!

– А как ты в институт поступила из волков?

Последний самый умный вопрос задал конечно Лешка Бенкендорф. Похоже, он и правда, был неравнодушен к Елизавете Беркут. Лиза стала низать новые бусинки на нить рассказа.

– Бабушка мне рассказала, как я к волкам попала. Года два мне тогда было. Отец с матерью возвращались на машине из гостей, и я с ними была, на заднем сиденье спала. Отец не захотел проехать по большаку, через все село, а решил скостить (спрямить) дорогу и махнул через овраг, что за нашим домом начинается. Если бы они не на дне рождения были, может быть ничего бы и не случилось, а тут он или сильно газанул или руль не удержал, но машина опрокинулась. Наткнулись на них совершенно случайно на третий день. Зажало их, замерзли они. Бабушка чуть с ума не сошла. А меня в машине не оказалось и рядом тоже. Мужики облазили и овраг, и поле, нигде никаких следов не нашли. Поземка тогда была, если и были какие следы, все позаметало. Мужики и милиция самое плохое предположили и перестали искать. Посчитали бессмысленно, морозы тогда стояли трескучие, взрослый человек на таком холоде не выживет, а тут несмышленое дитя. Одной бабушке вещун-сердце подсказывало, что трепещется еще во мне тонкая нить жизни. Дано человеку что-то на сверхъестественном уровне, что пока не объяснено наукой. А нашли меня вообще удивительным образом…

– В капусте! – продолжал зубоскалить Лешка Бенкендорф. Его одернули:

– Не перебивай!

– Дай человеку рассказать!

– А человеку ли?

Лиза проигнорировала глупые Лешкины подначки, тем более, что он ей тоже нравился. Она продолжала полностью удерживать внимание аудитории. Каждый ли день услышишь из неприступных сахарных уст столь удивительную историю.

– Ну вот, как дело-то дальше было. Мужики деревенские устроили охоту на волков, уж очень они рьяно у них последний скот резали. Химию с перестройкой перестали на поля завозить, вот живность и развелась, а с ними и волки. Зафлажили они и погнали на Красную падь, а там уже стрелки расставлены.

Побили почти всех на месте, только одна волчиха и ушла раненая. Мужики перезарядили ружья и двинулись следом по кровавому следу. Километра через два она привела их к поваленному в бурю большому дереву. Здесь, среди вывороченных корневищ, было у нее логово. Уползла волчица в нору. Кто-то предложил возвратиться с собаками, кто-то пострелять в отверстие. Но, слава Богу не успели мужики сделать ни то, ни другое. Пока они совещались и угощали друг друга папиросами, в норе раздался шорох и жалобный писк, и из норы показалась детская головка. Видно было, как кто-то сзади подталкивает ребенка. Мужики потом, за то что не выстрелили, столько самогона попили. А волчица еще высунула морду, проследила, что ребенка забрали на руки и только после этого снова спряталась. Ни у кого не поднялась на нее рука с ружьем. А ребенок, это была – я!

Так эффектно Лиза закончила свой рассказ. Мгновение в аудитории стояла удивительная тишина, а затем группа взорвалась.

– Лизка, а что с волчицей стало?

– Никто ее не тронул!

– Лизка, а это та волчица к вам во двор мясо носила?

– Та!

– Значит, она выжила?

– Значит, выжила!

– Лизка, и ты теперь по-волчьи понимаешь?

– Не все!

– А что еще умеешь?

Лиза на мгновение задумалась, говорить или нет, и очень серьезно, внятно-задумчивым и тихим голосом сказала:

– А еще я, не знаю откуда это у меня, но умею предугадывать судьбу человека.

После всего рассказанного это было слишком. Если бы Лиза Беркут заявила об этом просто так, не предваряя его удивительным рассказом из собственный жизни, может быть и реакция была бы другая. Со смешками к ней выстроились бы очередь однокурсников желающих заглянуть в собственное будущее (завтра). И чтобы она им не нагадала, всерьез бы никто не воспринял напророченный жребий, а назавтра ее предсказание напрочь бы выветрилось из легкомысленных студенческих голов. Но после всего услышанного пытать судьбу? Герои, как и крупные алмазы, редко встречаются в природе. Но один все же сыскался, он решил блеснуть неожиданной гранью, в народе именуемой глупостью. Естественно это был Лешка Бенкендорф. Он и в старосты пролез потому, что был каждой бочке затычка.

– Лиза! Елизавета! – масленым голосом запел он, привлекая к собственной персоне внимание всего курса, – а не могла бы ты мне предсказать нашу судьбу в сорока годам, буду я от тебя иметь детей или нет? Ндравишься ты больно мне!

Кое-кто ехидно захихикал, кто-то отвел глаза в сторону, но основная масса ждала, что ответит Лиза Бепкут. Как мать несмышленому ребенку, она укоризненно покачала головой:

– Дурак ты, Лешка! Ничего и никогда ты от меня иметь не будешь. Но, – Лиза смотрела сквозь Лешку Бенкендорфа, – к сорока годам ты будешь дважды женат и будут у тебя…

– Две любовницы? – заулыбался вопрошаюший весельчак.