Валентина Андреева - Сундук с тремя неизвестными

Совершавший обряд отпевания священник, каждый раз шествуя с паникадилом вокруг гроба, невольно вынуждал дам отступать в сторону, после чего они снова вылезали на передний план, совсем затерев стоявшую чуть сбоку от них пожилую женщину в черной юбке и, несмотря на жару, в черном свитерочке и в теплом черном платке. Казалось, она плохо понимала, что происходит. Ее держала под руку статная женщина, с осуждением что-то шептавшая сквозь зубы всякий раз после очередного выхода соревнующихся на авансцену печального зрелища.

Покойный был завален цветами, и я вдруг решила вообще не подходить к гробу. Панически не хотелось видеть его лицо. И мямлить слова благодарности за свое спасение в присутствии большого количества хорошо знающих его людей. Пусть даже и не вслух, все равно от этого за версту веяло лицемерием. Только не знала, что мне делать с гвоздиками.

Решение пришло быстро. Сунула цветы в руку стоящей рядом со мной женщине и попросила положить их в гроб, объяснив, что сама не решаюсь. Она скорбно кивнула мне в знак согласия и приняла гвоздики.

– Жара-то какая, Господи! – тихонько наклонилась ко мне старушка в темно-сером костюме. – Покойный Игоречек и тот весь потом изошел, – плаксиво пожаловалась она.

– Да ладно тебе, мама! – шепотом осекла ее молодая женщина, чуть-чуть потесненная мной в сторону. – Это не пот, а заморозка отходит.

– Много ты понимаешь! Ему, бедняжке, в таком костюмчике лежать не нравится. Три жены сменил, и ни одной путевой. Денег им наверняка кучу оставил, а они ему даже новую одежку не справили. Положили в сереньком костюмчике, почитай, года три ношенном. Да еще и с оторванной пуговицей. Когда в морге-то одевали, санитар специально вышел уточнить. Чтобы, значит, без претензий потом.

У меня мигом ослабла ведущая нога – правая, на которую в этот момент опиралась. Левая, отстояв свое, отдыхала. И я, невольно приседая, дернулась. Вот о чем хотела мне напомнить интуиция: пуговица! Не уверена, что не повалила бы добрую половину присутствующих, не окажись за моей спиной Курбатов. Он меня и оттащил в сторону под пристальными взглядами толпы. Всех интересовал один вопрос: с какой стати какая-то баба так убивается? Прямо до потери сознания, но при этом без подобающей поведению траурной одежды.

Под прикрытием могильных оградок, вцепившись следователю в ворот рубашки и обзывая его Сашенькой, я истерично просила его стащить с покойника пиджак. Он ласково уговаривал меня заткнуться, чему воспротивилась подскочившая неизвестно откуда Наташка.

– Пусть выговорится. Не обязательно делать то, что она просит. Мне лично на долгую, добрую память ничего не надо от покойника. Ирке – тоже. Это она перенервничала. Слишком долго у него прощения вымаливала. Хорошо еще рядом не легла.

Курбатов пытался уловить в Наташкиных словах смысл. Я тоже. Это заставило задуматься и перестать отрывать следователю воротник.

– Ну, спасибо великое Виктору Васильевичу! – активно вращая головой из стороны в сторону и потирая шею, процедил Курбатов. – Послушался его совета проследовать за гражданкой Ефимовой, она, мол, зря на кладбище не попрется…

Я отступила на пару шагов, уперлась в ограду и с ужасом поняла, что под Наташкин сдавленный крик «Мама!!!» падаю куда-то спиной, навзничь. Это ж надо было так точно угодить в открытую дверцу могильной ограды!

Теперь уже Курбатов сгреб меня у ворота железной рукой. Каюсь, был короткий момент, заставивший меня пожалеть, что не упала – он меня почти придушил. Но когда заняла нормальное положение и оглянулась назад – из чистого любопытства!.. А чтобы проверить, может, шлепнуться действительно было бы для меня лучшим выходом?

Минуты три я болталась у Александра Витальевича не шее, переживая весь ужас увиденного: свежевыкопанная могила, внизу остатки догнивающего гроба с прорисовывающимися отдельными фрагментами человеческого скелета…

– Миленький, родной Сашенька, унеси меня отсюда куда-нибудь в спокойное место… – жарко шептала я в ухо следователю, для убедительности дергая его за волосы.

– Да куда уж спокойнее, Ирочка, спокойнее, чем здесь, просто не бывает. Никто кроме тебя не взлягивает, – Александр Витальевич изо всех сил пытался совладать с собой. Наверное, жалел свою роскошную шевелюру.

Было за что. Когда Наташка меня от него отцепила, в моей правой ладони остался клок его волос. Я потерянно посмотрела на свою раскрытую ладонь, на страдальца, потом на Наташку и как можно убедительнее выдавила:

– На долгую, добрую память.

Наташка раздраженно шлепнула меня по руке, и вся «памятная добыча» полетела на землю. Это вернуло меня к реальности, я вытерла вспотевшую ладонь о джинсы и перешла на деловой тон:

– Арефьева хоронят в сером костюме без одной пуговицы. Вы, Александр Витальевич…

– Я – Саша! Сашенька.

– Да хоть как назовитесь, мне все равно. Вам не кажется, что отсутствующая на костюме пуговица сейчас валяется в вашем столе?

– Покойник вам этого точно не простит! – встряла Наташка. – Будет являться в страшных снах и требовать доукомплектации.

– Та-а-к. Почему вы решили, что это пуговица Арефьева? В момент своей смерти он был в джинсах и футболке. – Следователь нервно дернул головой куда-то в сторону, и к нам приблизился могильщик с лопатой, поправлявший неподалеку чью-то могилу.

Я сразу умолкла. Могильщик мне не понравился, но Саша-Сашенька представил его, как своего человека.

– Бли-ин! – отреагировала Наташка. – Да у вас везде свои люди. Не удивлюсь, если и на том свете тоже.

– На том свете их больше всего, – огрызнулся Александр Витальевич. – Ирина, ты не ответила на мой вопрос.

– Отвечаю. Судя по рассказу Раисы Афанасьевны, поведение Арефьева в квартире Беловой, свидетельствовало о том, что он заявился туда не в первый раз. Уверенно носился по всем помещениям и что-то искал. Но не пуговицу. Я все же склонна думать, что Светка… гражданка Серо-Белова достаточно близко знакома с ним не была. А вот Раиса Афанасьевна видела его не в первый раз и спутать с Серовым не могла. Кстати, как она себя чувствует?

– Лучше, чем Арефьев, но намного хуже, чем Серов. В коме. Так, так, так… Ситуация! Что же нам делать, Миша?

– А что делать? – Миша вальяжно оперся ногой на лопату. – Надо отменять похороны и изымать пиджак. Понятые нужны.

– Среди бела дня раздеть покойника?! – ужаснулась Наташка. – Да этого даже кладбищенские воры себе не позволяют. Лучше ночью – тихонечко выкопаете, тихонечко закопаете.

– Так просто это не делается, – возразила я.

– А нельзя обойтись еще одной пуговицей? Вроде как подойдете попрощаться. Один другого оторвете от покойного. Вместе с пиджаком или пуговицей, не знаю, – плаксиво предложила Наташка, но ее уже не слушали. Буквально из-под земли вырос еще один спецмогильщик и, забыв про нас, вместе со следователем понесся к месту траурного митинга. Процесс отпевания закончился.