Сергей Нуриев - Идолов не кантовать

"Проходимцев развелось, — ворчал экс-председатель, спускаясь по лестнице. — Простому трудящемуся скоро и заняться будет нечем".

Вывеска на директорской двери поразила его. Она гласила:

Вольдемар и Кo

Потап толкнул дверь, быстро оценил сидящего за столом краснощекого коммерсанта и, не церемонясь, приступил к допросу:

— Вы Вольдемар или Ко?

— Я? Вольдемар.

— А где Кo?

— А вы вообще от какой фирмы?

— Я турист, частный. Разве не видно?

— А что вы хотели, частный турист?

— Мне нужен Ко.

— Кo — это компания, — начал злиться краснощекий.

— А Чаботарь О.В. в эту компанию входит?

— Не входит. Он ушел на пенсию.

— Так я и думал, — проговорил экс-председатель тихо. — Значит, цыганского хора так и не дождался.

— Чего?

— Ничего. Всей вашей Ко большой привет.

В холле на Мамая едва не налетела большая коробка, из-под которой виднелись чьи-то ноги. Потап остановил ее рукой и придал обратное направление. "Извиняюсь", — сказала коробка, и ноги торопливо засеменили назад.

— Пиптик! — узнал их экс-председатель. Коробка опустилась, и из-за нее действительно выглянула голова балетмейстера.

— Председатель! Это вы? Елки-палки!

— Здоров, мужик

.

Они отошли к окну. Пиптик так разволновался, что забыл поставить свою ношу на пол и, тужась, держал ее перед собой.

— Ну, как вы тут без меня? — допытывался Потап.

— Да так, в общем-то, — уклончиво отвечал Иоан. — Вас так долго не было.

— В командировке был. А у вас как дела? Какие новости?

— Зубы вставил, — подумав, сообщил Пиптик и в доказательство разинул пасть, полную металлических зубов.

Мамай невольно отшатнулся.

— Ну а хорошие-то новости есть?

— Сто сорок лет гарантии дали.

— Кому дали?

— На зубы дали.

— Тьфу, черт, — поморщился Потап. — А почему не двести?

— На двести денег не хватило, — с сожалением вздохнул Козякинский сердцеед.

— По-моему, они и без гарантии выстоят. Кстати, могу выхлопотать для тебя роль Щелкунчика. Теперь тебя обязательно возьмут.

— Искусство сейчас никому не надо. Сейчас нужен латочный товар.

— Да, — повторил экс-председатель, — латочный товар, — и подумал про себя: "И какого черта я сюда приехал?" Ему вдруг стало скучно. Он рассеянно посмотрел на собеседника и сказал: — До свидания, Ваня. Политическая обстановка требует моего. присутствия.

— Постойте! — спохватился Пиптик, кагда Мамай уже раскрыл тяжелые врата "Литейщика". — Постойте, председатель, я хочу вас попросить! Я вот что… не согласились бы вы стать… нашим кумом?

— Может, тебя еще усыновить? — насмешливо спросил Потап.

— Нет, вы такая культурная личность… Мы с Элеонорой были бы так рады, если бы вы, такая культурная личность, взялись бы покрестить нашего… ребенка.

В голосе балетмейстера было столько смущения, что Потап невольно смягчился.

— Мальчик?

— Не знаю пока. Она еще не родила. Может, подождете?

— А долго ждать? У меня времени в обрез.

— С минуты на минуту. В крайнем случае — завтра. Она уже в роддоме.

— Посмотрим, — сухо произнес Потап, теряя терпение. — До отьезда я буду в гостинице.

Около часа он бродил по знакомым местам и в конце концов явился к самому памятному из них. Экс-председатель намеренно оставил его напоследок, дабы не травмировать раньше времени свою психику.

У каждого человека есть место, с которым он связывает начало или конец определенного жизненного этапа. Это может быть школьная скамья или скамья подсудимых, отделение загса или отделение милиции, двор детсада или двор военкомата, словом, у всех по-разному. Но так или иначе, памятное место потому и памятное, что его нельзя забыть и тем более равнодушно обойти. К нему хочется либо с грустью приблизиться, либо с радостью убежать прочь.

Для Потапа таким символичным местом была площадь Освобождения в райцентре Козяки. Именно здесь, у подножия памятника вождю Октябрьской революции, при трагических обстоятельствах умерла его мечта о светлом будущем. Здесь оборвалась его легкомысленная молодость. Отсюда он ушел разочарованным, зрелым мужем, твердо убежденным, что жизнь — это не более чем биологическое существование. И когда Потап вспоминал о месте катастрофы, в сознании всякий раз возникали нехорошие ассоциации. Ему представлялся надгробный камень, стоящий вместо постамента, и на камне золотыми буквами высечено:

ЗДЕСЬ ПОХОРОНЕНА

ЗОЛОТАЯ МЕЧТА

ПОТАПА МАМАЯ

Но все оказалось прозаичнее. Не было ни надписи, ни камня. По-прежнему стояла железобетонная тумба, на которой когда-то высился истукан, в котором когда-то не оказалось золота. Больше ничего не было.

Кладоискатель посмотрел на плиты, разбитые памятником, досадливо сказал: "Эх", — и не спеша направился в "Роди".

Но "Роди" тоже не было! Сгинула! Теперь на углу улиц Воровского и Петровского, мерцая тонированными стеклами и медными ручками, возвышался отель "National". И было похоже, что его вывеска может светиться в темноте. Все указывало на то, что заведение попало в чьи-то частные руки.

Потап стал как вкопанный. Он вдруг с потрясающей ясностью осознал, что гидра капитализма окончательно вгрызлась в эту землю, и он, бывший главарь подпольного райкома, так и не успел стать собственником. У него не было ни дворца на берегу лазурного моря, ни киностудии, ни ресторана. У него не было даже своей сапожной мастерской!..

Из парадного вышел швейцар. Заложив руки за спину, он посмотрел на солнце, громко чихнул и не спеша принялся прогуливаться по ступенькам взад-вперед. Вид у него был бравый. Лампасы вызвали бы зависть любого генерала. Горели пуговицы и медальки. По круглой морде сползали пушистые бакенбарды.

Приглядевшись внимательнее, экс-председатель с удивлением опознал отставного майора.

— Эй, любезный, чей этот домик? — спросил Мамай, приблизившись.

— Хозяйский, — заносчиво ответил Атамась и отвернулся.

— Ты что, не узнаешь меня, карапуз?

— Иди, иди с богом. Нечего мне тебя узнавать. На службе я.

Потап подумал, не дать ли старому знакомому по шее, но служивый, учуяв опасность, предусмотрительно отскочил в сторону и спрятался за колонной.

— Узнал, значит, — заключил Потап, собственноручно открывая дверь.

Внутренности отеля также подверглись существенному ремонту. На стенах, облагороженных фанерой, висели зеркала и искусственные цветы. В одном углу из ведра росла пальма. В другом стоял удобный диванчик, а перед ним — потертый, но вполне еще сносный ковер. Репродукцию картины "Последний день Помпеи" Мамай нашел просто милой.