Анна Ольховская - Дрессировщик русалок

– Это все? – разочарованно протянула Ника. – А где жареная курочка или котлеты? А картошка фри?

– Вам сейчас нельзя, – улыбнулся Петер. А улыбка у него оказалось очень симпатичной – открытой и доброй. – Особенно вам, Анна. Мне сказали, что вы почти сутки провели под действием транквилизаторов, следовательно, ничего не ели, и перегружать желудок сейчас опасно. Поэтому я принес вам куриный бульон и пирожки с мясом. Они очень вкусные, юная леди, – повернулся он к Нике, – нежные и рассыпчатые, наш повар – настоящий мастер по выпечке. Вы еще сможете оценить его кулинарное мастерство. Попробуйте!

Он вытащил со дна тележки два раскладных постельных столика – ну, знаете, которые ставят больным на кровать – и начал их собирать.

Но в этот момент Ника вдруг зажмурилась, сжала руками виски, выдернув при этом иглу капельницы, и пронзительно закричала:

– Нет! Не надо! Не делайте этого! Не смейте! Нет!!!

И невидимая, но ощутимая ментальная волна пронеслась вдруг по комнате в ту сторону, где, как я успела заметить из окна, находился барак, в который отвезли Лхару.

Ника резко побледнела, пухлые детские щечки вдруг словно втянулись, обозначив скулы, она сжимала виски все сильнее, маленькое тельце дрожало от напряжения.

Возможно, в этом были виноваты мои обострившиеся чувства, но я буквально видела мощный поток энергии, направляемый дочерью туда, на помощь Лхаре.

Другого объяснения происходящему я найти не могла. Да и некогда мне было объяснения выискивать, надо было следить за Петером, не позволить ему вмешаться. Я знаю свою дочь – подобный мощный всплеск ее способностей могло спровоцировать только что-то по-настоящему ужасное. Или смертельно опасное…

Но рыжий, судя по всему, даже не собирался вмешиваться. Он смотрел на Нику совершенно ошалевшими глазами, боясь пошевелиться.

А со стороны барака нарастал шум: крики, выстрелы, становящийся все громче вой сирены. Я дернулась, пытаясь увидеть происходящее, но Петер, жестом попросив меня оставаться на месте, подошел к окну и сипло, словно мгновенно простудившись, проговорил:

– К бараку, где содержатся амфибии, бегут охранники. Так, вижу, переполошились все – вон даже сам Йозеф торопится туда. И МакКормик, и остальные прихвостни. Они пытаются войти внутрь, но у них ничего не получается, словно кто-то держит дверь изнутри. А это в принципе невозможно, все бараки у нас контролируются снаружи, из единого блокпоста. Но самое странное то, что все эти олухи совершенно не замечают, как к распахнутым воротам бежит Лхара…

– А она может бегать? – прошептала я.

– Да. Она и ее соплеменники, по сути, люди. Это Менгеле корчил из себя бога и экспериментировал с человеческими зародышами. Плод ведь в стадии развития проходит все биологические виды, как бы эволюционирует с нуля. Вот Йозеф и развлекался, усиливая тот или иной этап развития. Ну и, конечно, без генной инженерии не обошлось. Так получились люди-рыбы, люди-звери и даже люди-птицы. Племя Воды, Земли и Воздуха. Люди-рыбы, или амфибии, прекрасно могут обходиться без воздуха сколь угодно долго, в воде они изменяются, втягивая в специальные полости под плавниками руки и ноги. Но и ходить, и бегать умеют отлично, несмотря на то, что их конечности гораздо короче обычных. Собственно, это сейчас и демонстрирует Лхара. С ума сойти, она бежит мимо спешащего на помощь начальству персонала, а ее словно не видят! Ага, вот она выбежала за колючую проволоку, свернула к лесу, молодец, девочка, все правильно, направляется к горе Тимуку, а там много пещер с сообщающимися озерами, отыскать там беглянку будет трудно. Раньше я бы сказал – однако возможно, потому что деваться ей некуда, но теперь… – он покосился в сторону Ники. – Теперь я так не скажу. Все, ушла. Скрылась.

И в то же мгновение Ника ничком упала на кровать, закатив глаза. На губах девочки выступила пена, губы посинели, она еле дышала.

Я вырвала капельницу и подхватила дочь на руки, растирая ей грудь.

– Ника, маленькая моя, потерпи, мама сейчас, мама поможет…

– Пустите! – Меня довольно бесцеремонно отшвырнули на край постели. – Черт, у нее, кажется, давление упало, сердце еле прослушивается. Черт, черт, черт, все медикаменты на другом этаже, могу не успеть!

– А стимулятор? – Надеюсь, он меня понял, хотя дикция у меня сейчас того, не очень. Довольно трудно разговаривать, когда так трясет, можно и язык откусить. – У нее же в капельнице остался препарат!

– Он слишком слабый для такой ситуации, к тому же разведен вдвое, детская дозировка.

– А мой? Тут осталось еще что-то!

– А ваш может оказаться слишком сильным…

– Черт с ним, она же уходит, вы что, не видите?! И вообще, не смейте меня отталкивать, Нике сейчас жизненно необходим контакт со мной!

Я снова крепко обняла ребеныша, обволакивая дочку своей энергией, своим теплом, своей любовью. Не подпуская к ней страшное, которое, возбужденно сопя, уже топталось на пороге.

– Да, конечно, – Петер озадаченно потер переносицу и, махнув рукой, вытащил из кармана одноразовый шприц в упаковке. – Всегда ношу с собой на всякий случай. Ну что же, другого выхода нет, попробую ввести седьмой препарат в ускоренном режиме.

Он воткнул шприц в дно пластикового пузыря, где на дне болталось еще достаточно жидкости, набрал десять миллилитров и ввел препарат в вену Ники.

– Ну что же, теперь остается только ждать, в любом случае бежать на второй этаж уже поздно, – тихо проговорил рыжий, устало осев на край кровати.

– Ничего, мы справимся, да, доча? – Я качала свою девочку на руках и, прижавшись губами к маленькому ушку, тихо-тихо шептала: – Нам ведь нельзя друг без друга, никак нельзя. Давай, кусочек мой родной, держись, это ведь не в первый раз! Ты уже вытворяла что-то подобное, правда, тогда тебе помогали…

– И сейчас помогали, – еле слышно проговорила Ника и, слабо улыбнувшись, открыла глаза. – Вернее, это я помогала, сама Лхара ни за что бы не справилась.

– Ну, как вы, юная леди? – Над нами склонился смущенно-радостный Петер.

– Если честно, не очень.

– А как насчет обеда? Правда, бульон остыл, но пирожки вполне съедобны.

– Что-то расхотелось, – поморщилась девочка, глянув на заваленный едой столик. – Я так устала, что, кажется, и жевать не могу.

– А ты попробуй. Тебе обязательно надо поесть, ты слишком много сил потеряла. Сейчас я все устрою.

Петер оттащил капельницы в угол, помог нам устроиться в подушках повыше, поставил перед каждой столик и разложил еду: каждой по чашке бульона, по три пирожка на салфеточке, налил из кувшина сок в два высоких стакана, оставшуюся часть поверхности столиков завалил фруктами, среди которых были совершенно незнакомые.