Иоанна Хмелевская - Гарпии

На свадебном приёме в небольшом зале отеля «Европейский» молодые посадили Доротку без церемоний между собой и наговорились, кажется, наконец за все предшествующие месяцы! Молодой муж, толстенький датчанин среднего возраста, хватив пару рюмок, перестал обращать внимание на молодую жену, целиком посвящая его Доротке. Та даже почувствовала себя неловко. И только под занавес торжества он пояснил свой интерес к прекрасной переводчице.

— Я и не предполагал, что у вас в Польше могут быть драгоценности такого класса, — сказал датчанин. — Таких изумрудов мне не приходилось ещё встречать. Изумительное колье!

— Фамильные драгоценности, — скромно потупилась Доротка.

— Такие драгоценности должны храниться в банковских сейфах, а вы носите их так открыто… и без сопровождения охраны. Странная все-таки страна ваша Польша. Должно быть, тут очень безопасно?

— В нашей Польше все уверены, что это имитация, Чешская бижутерия. Я и то удивлена, что вы сумели определить подлинность колье.

— Так я же по профессии ювелир. Тоже фамильная черта! — рассмеялся новобрачный.

Доротка не сочла нужным выводить иностранца из заблуждения относительно того, что в Польше безопасно живётся. Безопасно, ха-ха! Особенно в свете последних покушений на неё… Но поносить родину непатриотично, и разговор перешёл на другие темы, к которым переводчица сумела подключить и новобрачную. Вскоре начались тосты и застольные речи, вот где пришлось Доротке поработать!

Приём не затянулся, к семи вечера уже кончился. Яцек с машиной ждал у входа, домой Доротка вернулась в целости к сохранности.

— Зайди к нам, пожалуйста, — попросила Доротка. — Сейчас начнутся расспросы о свадьбе, поможешь мне рассказывать. И возможно, меньше будут издеваться надо мной, все-таки присутствует посторонний, а то ведь просто житья нет, к каждому слову придираются! А я в последнее время стала какая-то раздражительная, обидчивая. И обязательно заставят обедать, а я после приёма просто не в состоянии. Надеюсь на твою помощь, обычно Сильвия в меня пихает все, что от обеда осталось. Не бойся, тётка Сильвия готовит вкусно.

— Я уже заметил это, — пробормотал Яцек и принял приглашение Доротки, не предчувствуя ничего плохого.

Первой Бежан отловил сестру Мартинека. Зайдя за сынишкой в детсад, она поспешила домой, чтобы к пяти успеть приготовить обед. К этому времени обычно возвращался с работы её муж.

Как известно, Бежан старался установить со свидетелями дружеские отношения, беседовать с ними непринуждённо. Едва войдя в квартиру, он сразу понял — не вовремя явился, поскольку из кухни доносились бульканье в кастрюле и шкворчание на сковородке. Хозяйке явно не до посторонних посетителей. Однако комиссар был парень находчивый, предложил побеседовать в кухне и даже вызвался помочь, если можно.

Сестра Мартинека от помощи не отказалась.

— Очень хорошо, вот, снимите кожицу с помидор я уже их ошпарила, сумеете? И лук надо почистить, а потом порезать, желательно помельче, а то я как раз готовлю будынь [3], надо непрерывно мешать.

Старший комиссар полиции умел и лук нарезать, и с помидор кожицу счищать. Очистил и то, и другое, может не очень хорошо, но вполне сносно.

Выбрасывая очистки в пакет с отходами, он мимоходом поинтересовался:

— Ваш брат пересказывал пани то, чему стал свидетелем в доме Вуйчицких, правда? Он нам сам об этом сказал. А мы сейчас расследуем дело об убийстве пани Паркер. Вот почему мне необходимо задать вам несколько вопросов.

— А что? — вопросом на вопрос ответила сестра Мартинека, пытаясь одним глазом глядеть на полицейского, а другим на будынь. — Если считаете, что он вам в чем-то соврал, то сразу заявляю — не соврал. Он слишком глуп, чтобы врать, говорит все, как было.

— Ну, так уж глуп… Я бы выразился по-другому — Мартинек на редкость правдолюбив. Нет, нет, во лжи мы его не подозреваем. Дело в другом. Расследование любого преступления, проше пани, дело тонкое, деликатное. Желательно вести его в тайне, но бывает, сведения просачиваются наружу. Вот и теперь полиция пытается определить круг лиц, располагающих информацией. От вас мне хотелось бы узнать, что именно Мартинек рассказывал вам и кто ещё при этом присутствовал. Назовите всех.

— Кого я должна назвать? — не поняла сестра Мартинека. Возможно, её внимание рассеивалось из-за обеда.

— Тех, кто наряду с вами слышал Мартинека, когда он рассказывал об интересных событиях, случившихся на минувшей неделе в доме, где он постоянно бывал. Ну, родные, знакомые, может, случайные лица.

— Родных, пан полицейский, можете сразу исключить, ни отец, ни мать никогда не слушают, что несёт Мартинек. Вот разве что Кацпер, младший брат… Нет, сомневаюсь, дома я его никогда не вижу без наушников на голове. Знакомые же к нам в те дни не заходили, мать болела… А, вы хотели бы знать, кто мог подслушать здесь, у меня? Да, тут была соседка, моя приятельница…

— А вы сами?

— Что я сама?

— Вы сами никому не пересказывали того, что услышали от Мартинека?

Дунув на вздыбившееся молоко, сестра Мартинека совсем прикрутила газ и принялась помешивать с ещё большей энергией. Потом увеличила пламя, и помешивала уже не столь отчаянно, но чрезвычайно внимательно, не отрывая взгляда от кастрюльки. Сложная штука этот будынь… Отставив готовое блюдо в сторону и заменив его чайником, женщина повернулась к полицейскому, решив уделить ему немного времени.

— Я никому не пересказывала, уверяю вас, пан полицейский. Правда, сама слушала с интересом, ведь американская миллионерша для нас такая экзотика, но как-то никому на работе не сказала о ней, не до того было, на этой неделе как раз была срочная работа, не до болтовни. А после работы я никогда не задерживаюсь, опрометью бегу в садик, там сердятся, если ребёнок остаётся после четырех. Уверяю вас, мне не до болтовни было. Извините.

Опять повернувшись спиной к посетителю, молодая женщина принялась разливать ещё не остывший будынь по мисочкам, комиссар же принялся нарезать лук, стараясь сделать это поаккуратнее.

Навык кухонной работы у него был немалый, часто помогал жене. Кухонные занятия не мешали следователю думать. Опыт и интуиция подсказывали — в данном случае он имеет дело с человеком вежливым, доброжелательным и не заинтересованным в сокрытии правды. Ему говорили правду, в этом не приходилось сомневаться. Он научился безошибочно улавливать в показаниях свидетеля насторожённость, скрытую враждебность, притворную искренность и даже сердечность, страх, фальшь, показное стремление помочь родной полиции, злонамеренное желание обвести её вокруг пальца, словом, тысячу всевозможных побуждений. Сейчас он имел дело с показаниями искренними и нейтральными, без каких-либо эмоций.