Элизабет Питерс - Лев в долине

– Да, это чаши для причастия, похищенные из церкви Ситт Мириам в Дронкехе. И похитил их все тот же злодей, бессовестный негодяй...

Я ждала, что Эмерсон возмутится моей терминологией, но он лишился дара речи. Красный как рак, он не сводил с меня вытаращенных глаз.

– Гений Преступлений! – торжественно закончила я.

Эмерсон еще ни разу не видел этих самых чаш для причастия. Будучи принципиальным противником всех организованных культов, он не переступает порога церквей, мечетей и синагог. Пришлось ему поверить мне на слово. Чаши, украденные из церкви в Дронкехе, представляли большую ценность, так как пришли из глубины веков. Как богохульственно выразился сам Эмерсон, под ногами такие не валяются.

– Но зачем было их возвращать? – воскликнул он и тут же просиял. – Погоди... Кажется, я догадался! Похититель – не твой чертов Гений Преступлений, а вор-любитель, поддавшийся соблазну и решивший, что вину можно будет свалить на Гения, будь он неладен. Потом воришка раскаялся...

– И вернул чаши нам? Почему? Если уж возвращать, то прямо в ограбленную церковь. Нет, это насмешка! Наш старый враг бросает нам вызов!

– Пибоди, да версий пруд пруди, а ты упорно цепляешься за одну-единственную! Не зли меня, Пибоди! Моя версия ничуть не хуже твоей.

Но после недолгого спора Эмерсону пришлось согласиться, что коробка приехала вместе с нами из Каира. Самое убедительное доказательство налицо: если бы коробку привез из Мазгунаха Абдулла, то не было бы ни обертки, ни веревок. У Абдуллы свой подход к упаковке багажа: он швыряет все в мешок, а мешок навьючивает на осла.

Ясно было и другое: коробку ничего не стоило подсунуть к другим вещам, которые Эмерсон накупил на базаре. А носильщик спокойно доставил покупки к нам в номер.

– Все верно, – проговорила я задумчиво, – но меня не покидает странное чувство... Не могу объяснить почему, но я убеждена, что чаши принес в гостиницу сам Гений Преступлений. За нами наверняка наблюдали весь тот день и знали, когда путь свободен. Обмануть бдительность коридорного, конечно, ничего не стоило – он целыми днями клюет носом Но не мог же злодеи проникнуть в номер в нашем присутствии! Разве что ему хотелось повергнуть нас в изумление...

– Великолепная интуиция! – презрительно процедил Эмерсон.

– Это не интуиция. Сама не знаю, что это. Хотя...

Я схватила с полу кусок обертки и повертела его в руках. И верно, на бумаге красовалось жирное пятно размером с ладонь. Я понюхала пятно.

– Можешь убедиться, Эмерсон. – Я сунула обертку ему под нос.

Он испуганно шарахнулся в сторону.

– Ты что, Амелия?

– Нет, ты понюхай! Видишь?

– Жир... – неуверенно протянул Эмерсон и скривился. – То ли бараний, то ли куриный. Ну и что с того? Здешний люд не привык к ножу и вилке, местные обычно едят руками, поэтому...

Увидев, как вытянулось лицо моего ненаглядного, я поняла, что его осенила та же догадка, что и меня. Ничего удивительного, ведь по сообразительности Эмерсон почти догнал меня. Правда, признать мою правоту вслух ему мешало упрямство.

– Куриный жир! – торжественно провозгласила я, словно сделала открытие века. – Вот почему Бастет отказалась от угощения, которое Рамсес принес ей из «Мена-Хаус»! Она и так объелась курятиной! Этот негодяй чрезвычайно умен: он подкупил нашу сторожевую кошку!

Эмерсон не оспаривал мое умозаключение. Нет, он его высмеивал, пригвождал к позорному столбу, низвергал и перечеркивал. Даже приняв горизонтальное положение, он не мог успокоиться. Наши матрасы лежали рядышком на плоской крыше. Прохладный ветерок, мягкое сияние луны, упоительный аромат пустыни, который лучше не разлагать на составные части – нельзя же упиваться запахом ослиного помета, смешанным с ароматом нильской грязи! – все должно было навевать супружескую нежность. Однако Эмерсон едва ли не впервые за весь наш брак отказался нежничать.

– Так и ждешь, что из-за ширмы высунет нос Рамсес, – проворчал он в свое оправдание. – Разве тут сосредоточишься? Завтра переберемся в мое углубление в скале. Здесь, с Немо и целым отрядом работников-египтян, Рамсесу ничего не угрожает.

– Я бы и рада ночевать в твоем уютном уголке, Эмерсон, но это неразумно. Ведь Гений Преступлений только что напомнил нам о своей хитрости и зловещей власти. Мы пробыли в Египте каких-то три дня, а он уже второй раз бросает нам вызов. Нет, Эмерсон, наши дела плохи, очень плохи! Мы не знаем, была ли попытка похитить Рамсеса серьезной или этот человек просто демонстрировал свою силу. Но в любом случае в результате этой попытки к нашей компании прибился мистер Немо.

Уже на середине моей тирады Эмерсон натянул на голову одеяло и издал притворный храп. Но я-то знала, что он по-прежнему ловит каждое слово.

– Не в этом ли главная цель Гения Преступлений? – продолжала я задумчиво. – Иметь в стане противника своего человека очень полезно... Или другая загадка – чаши для причастия. Зачем отдавать нам свою добычу? Говорю тебе, Эмерсон, нам не понять всех замыслов этого изощренного преступника.

Эмерсон резко сел, огласив ночь негодующим ревом. Ему ответил вой шакала.

– Тише! – взмолилась я. – Ты разбудишь всю деревню, а главное; Рамсеса. Что с тобой? Неужели впервые слышишь о Гении Преступлений?

– Если бы! – простонал он. Одеяло съехало, обнажив его до пояса, а меня раскрыв больше, чем позволяют приличия. Завороженно глядя, как играют мышцы на широкой груди мужа, я забыла о стыде.

– "Гений, гений..." – свирепо прошипел Эмерсон. – Как ты можешь поминать это ничтожество в подобный момент? Да еще в таких выражениях, почти с благоговением?! Черт возьми, Амелия, послушать тебя, так я не сумею совладать с этим прохиндеем! Если ты не считаешь меня мужчиной...

– Очень даже считаю, Эмерсон!

– Тогда помолчи, Пибоди! Если у тебя есть на этот счет сомнения, я готов тебя разубедить. Прямо сейчас!

И он с таким рвением принялся меня разубеждать, что я невольно умолкла. Когда же позднее Эмерсон вопросил, устраивают ли меня его доказательства, я искренне ответила: вполне, но повторение, как известно, мать учения.

Проснулась я на заре. Так происходит со мной в Египте всегда. С нашего высокого ложа открывался фантастический вид под названием «африканский восход». Некоторое время я лежала, наблюдая, как золотится небо на востоке. Мерное дыхание Эмерсона шевелило волосы на моем виске. Казалось бы, предел мечтаний... Но уже скоро мне почему-то стало не по себе. Лень как рукой сняло. Я подняла голову.

Хорошо, что только голову. Первое, что я увидела, было лицо Рамсеса и его неподвижный взгляд. Из люка торчала лишь голова нашего чада.