Элизабет Питерс - Лев в долине

Толстуха привстала на цыпочки и чмокнула его в подбородок.

Постепенно мы успокоили толпу и вошли вместе со старостой в церковь. На пороге нас благословил толстый добродушный священник, сменивший недоброй памяти отца Гиргиса. Все, кто толпился у колодца, ринулись следом, в том числе ослы. Когда бесценные сосуды были водворены на их законное место, счастливая паства издала такой рев, что содрогнулись стропила. Странно, что они вообще не обрушились, при такой-то ветхости... Священник с залитым слезами лицом провозгласил, что завтра он проведет благодарственную службу, а потом пригласил старосту и нас к себе.

Так мы снова очутились под крышей дома, где нас встречал однажды сам Гений Преступлений. Воспоминания об этом незаурядном человеке были так остры, что я не удивилась бы, предстань он перед нами – с окладистой черной бородой, в которой пряталась загадочная улыбка. Меня не перестает тревожить тот непреложный факт, что зло оказывается порой гораздо внушительнее добродетели. Вот и отец Теодор не шел с Гением Преступлений ни в какое сравнение: на целый фут ниже и на целый фут шире в талии, с жиденькой бороденкой, присоленной сединой.

Зато отец Теодор брал гостеприимством. Усадив нас на диван с выцветшей ситцевой обивкой, он предложил освежиться. Мы, конечно, согласились: отказаться было бы верхом невежливости. Я думала, что нам поднесут традиционный кофе, густой и сладкий, но для нас был припасен сюрприз – хозяин появился из закутка с подносом, на котором стояли стеклянная бутылка и несколько глиняных стаканчиков. Эмерсон опасливо сделал маленький глоток и приподнял брови. Я последовала его примеру и воскликнула:

– Французский коньяк!

– И притом самый лучший, – поддакнул Эмерсон. – Откуда у вас такое сокровище, святой отец?

Священник уже осушил свой стаканчик, налил еще и невинно ответил:

– Я нашел это в доме, когда вернулся.

– Кстати, нам не терпится узнать о ваших приключениях, – спохватился Эмерсон. – Отлично помню гнев моей несравненной старшей жены, присутствующей здесь Ситт-Хаким, когда она узнала, что за священника Дронкеха выдает себя совсем другой человек! "Что ты сделал с настоящим священником, верблюжье отродье? – кричала она. – Если ты тронул хотя бы волос на голове этого славного человека, я вырву тебе сердце!

Не очень-то точное цитирование моих слов, однако я действительно интересовалась судьбой пропавшего священника. Ответ Гения Преступлений был верхом цинизма: «Он сейчас наслаждается мирскими благами, которых прежде чурался. Опасность угрожает разве что его душе».

Поблагодарив меня за участие, отец Теодор начал повествование. Очевидно, он только и ждал, чтобы мы обратились к нему с этой просьбой. Подобные истории египтяне готовы рассказывать и выслушивать без конца, поэтому рассказ был уже хорошо отрепетирован. К сожалению, существенных деталей оказалось куда меньше, чем стилистических красот, и если очистить его речь от всяческих прикрас, то суть можно изложить несколькими предложениями.

Однажды отец Теодор улегся спать, как обычно, а проснулся в незнакомом месте, недоумевая, как он туда попал. Убранство комнаты поражало роскошью (описанию шелковых занавесок, мягкого ложа, журчащего фонтана и мраморного пола было посвящено почти полчаса). Отец Теодор видел лишь слуг, наперебой потчевавших его лакомствами и неземными напитками. Плотные занавески и тяжелые решетки на окнах не позволяли отцу Теодору выглянуть наружу и понять, где он находится.

Таким же невероятным было и его возвращение: как-то утром он очнулся на своем узком ложе, с которого был похищен, так что впору было принять случившееся за долгий, сладостный сон. Однако удивленные крики паствы и повествование о невероятных событиях доказали, что все случилось наяву. Простодушный служитель Всевышнего честно признался, что готов приписать свое приключение козням злых духов. Как известно, эти коварные создания обожают устраивать праведникам пытку низменными соблазнами.

– Значит, вы не избежали соблазна? – спросил Эмерсон. – Наверное, отдали должное лакомствам и винам?

– По нашей вере это не возбраняется, – поспешно заметил отец Теодор.

– Но другие соблазны запрещены, – во всяком случае, священнослужителям. Кто вам там прислуживал, святой отец, – мужчины или женщины?

Виноватый вид бедняги был красноречивее любых слов. Эмерсон с радостью бы продолжил терзать святого отца, если бы не мое вмешательство.

– Лучше попросим отца Теодора поподробнее описать место его пленения. Возможно, он видел или слышал нечто такое, что поможет нам догадаться, где он находился.

Обращалась я к Эмерсону по-английски.

– Если эта свинья Сети обладает дьявольски острым умом, который ты ему приписываешь, то его уже нечего там искать. Хотя спросить все равно не вредно.

Отец Теодор облегченно перевел дух, когда Эмерсон оставил скользкую тему соблазнов и перешел к расспросам о тюрьме. Но наблюдательностью он, как и многие миряне, не отличался, поэтому подробности пришлось вытягивать клещами. Выглядывать из окон святой отец не мог, но кое-какие звуки до его слуха, как выяснилось, долетали. Постепенно нам стало ясно, что темница находилась не в деревне и не в чистом поле, а в центре большого города.

– Это же Каир! – осенило меня.

– Я сразу понял, – сказал Эмерсон укоризненно. – Но какая именно часть бескрайнего людского муравейника?

Ответа на столь существенный вопрос так и не последовало. Расставаясь с отцом Теодором, мы почти не располагали новыми сведениями. Священник, выпивший два изрядных стаканчика, пошатываясь, проводил нас до дверей. Он прочувственно поблагодарил напоследок и обещал помянуть в молитвах. Эмерсон отнесся к этому обещанию без всякой признательности.

Садясь на осла, я сказала:

– Отец Теодор не жалеет коньяку! Видимо, Сети так торопился, что не успел прихватить свой запас спиртного. Судя по тому, с какой скоростью коньяк уничтожается, запас должен быть солидным.

Эмерсон, собиравшийся ударить своего осла пятками, застыл с задранными ногами.

– Ага! Меня беспокоило смутное подозрение, но я не мог оформить его в слова. Молодец, Пибоди!

Мы велели ослам подождать еще и бегом вернулись к дому священника. Отец Теодор предстал перед нами с очередным стаканчиком в руке. При виде Эмерсона он благостно улыбнулся.

– Снова ты. Отец Проклятий! Заходи вместе со своей достойнейшей госпожой. Еще коньяку?

– Неудобно вас обирать, святой отец, – молвил Эмерсон с усмешкой. – Ведь у вас там не бездонная бочка?

Маленький священник погрустнел. Можно было подумать, что Эмерсон обвинил его в воровстве, если не хуже.

– Как легко смутить этого наивного беднягу! – сказал Эмерсон по-английски. – Притворяться он умеет не лучше младенца.