Элизабет Питерс - Не тяни леопарда за хвост

— Не тяни, Эмерсон. Чем тебе на этот раз не угодил мистер О'Коннелл?

— Мошенник взялся за старое, Пибоди. Снова заколдованные мумии, будь они прокляты! Снова проклятия фараонов, будь они прок... неладны!

— В самом деле? — Вскинув голову, я ненароком обдала пеной лапы Бастет. Потомок египетской богини зашипел, выгнул спину и воинственно сузил янтарные глаза. — Извиняюсь.

— За что, собственно? — рявкнул Эмерсон.

— Это я не тебе, а Бастет. Ну же, Эмерсон, читай!

— Незачем.

— Прошу прощения?...

— Нет, это я прошу прощения, Амелия. — От ледяной учтивости мужниного тона я едва не превратилась в айсберг. — Нижайше прошу прощения, но читать статью вслух не буду. Скорее уничтожу... Точно! Уничтожу к чертям и эту газету, и все остальные, где есть хоть намек на идиотскую историю О'Коннелла. Уж и не знаю почему, но подобного рода бессмыслицы даже на такую разумную женщину действуют...

— Разумную? Я не ослышалась, Эмерсон?! Ты действительно сказал — разумную?

Ответ — если, конечно, Эмерсон вообще соизволил ответить — заглушили не слишком приятные для моего слуха звуки: любимый превращал экземпляры «Дейли йелл» в содержимое мусорной корзины. Пришлось дождаться, когда минует первый шквальный порыв торнадо.

— Успокойся, Эмерсон. Сам посуди — не можешь же ты уничтожить все до единой газеты в Каире! Да и мое любопытство, если уж на то пошло, ты этим только разжигаешь.

«Неистовый профессор» по обыкновению принялся бурчать себе под нос. Навострив уши, я уловила что-то вроде «гиблое дело»... «упряма как черт»... «так и знал, так и знал»... «столько лет»... Пусть себе бурчит на здоровье. Годы замужества многому меня научили, в том числе и тому, что пять минут молчания гораздо эффективнее многочасовых препирательств. Признав силу моих безмолвных аргументов, Эмерсон подал голос. Сарказма в нем было, нужно сказать, хоть отбавляй.

— Яркий пример древнего проклятия. Царская мумия вновь наносит удар: весьма знатная дама, чье имя у всех на слуху, в прошлый вторник растянула ногу, поскользнувшись на огрызке яблока...

— Ладно, ладно, Эмерсон, — со смешком оборвала я любимого. — Очень забавно. Считай, что я хохочу во все горло, и переходи к статье О'Коннелла.

— Боюсь, Амелия, мне таланта не хватит подражать литературному стилю твоего гениального приятеля. Я читаю оригинал.

Сарказма в голосе поубавилось, но теплоты больше не стало. Да и обращение... Настроенный благодушно, Эмерсон зовет меня Пибоди. Так повелось с первых дней наших бурных отношений в гробнице времен Среднего царства. Если я вдруг стала для него Амелией — значит, дело плохо. Само собой, мне подобное ребячество не к лицу. Никогда у меня не повернется язык произнести то жуткое имечко, которым его родители наградили своего первенца. Рэдклифф?! Фи! Как был мой ненаглядный для меня Эмерсоном, так Эмерсоном и останется.

Как бы там ни было, но историю, вызвавшую профессорский гнев, я все-таки услышала. Зловредная мумия, оказывается, обитала вовсе не в родном Египте, а в стенах прославленного Британского музея. Поврежденная лодыжка неведомой леди пусть останется на совести мистера О'Коннелла — иначе как плодом буйной ирландской фантазии это растяжение не назовешь. Однако суть происшествия не стала от этого менее печальной. Я бы даже сказала, роковой.

Как-то утром, заняв свой пост в египетском зале, охранник музея обнаружил перед одним из экспонатов бездыханное тело ночного сторожа Альберта Гора. Вне всяких сомнений, беднягу хватил удар; трагедия, конечно, но ничего из ряда вон. Случись этот прискорбный эпизод под витриной со средневековым манускриптом или, скажем, неподалеку от какой-нибудь расписной глиняной вазы, и кончина сторожа осталась бы почти незамеченной. Разве что родные всплакнули бы, да друзья вздохнули с сожалением: редеют, мол, понемногу наши ряды... К несчастью, экспонат, рядом с которым дама в белом взмахнула своей гибельной косой, оказался футляром для мумии, причем с самой настоящей мумией внутри! Какой простор для фантазии! Мистеру О'Коннеллу было где развернуться, что он и сделал во всю свою безудержную ирландскую прыть. Да ему, если уж на то пошло, и карты в руки. В конце концов, после «дела Баскервиля» Кевин О'Коннелл может с полным правом называться экспертом по древним египетским проклятиям.

«АПОПЛЕКСИЧЕСКИЙ УДАР?! — гласил заголовок к первой статье. — НО ПОЧЕМУ???»

— Потому! — откомментировал Эмерсон. — Доживешь до седьмого десятка, как этот бедолага, — узнаешь.

«УЖАС НА ЛИЦЕ СТОРОЖА!!! — заходился в истерике Кевин. — ЧТО ВЫЗВАЛО СМЕРТЕЛЬНЫЙ СТРАХ?!!»

— Шальное воображение мистера О'Коннелла, — ответствовал профессор.

«СПОСОБЕН ЛИ СТРАХ УБИТЬ ЧЕЛОВЕКА?!!» — вопрошал Кевин.

— Белиберда, — поставил точку Эмерсон.

Злополучную мумию передал в дар Британскому музею некий щедрый любитель истории, пожелавший остаться неизвестным. Кевин, понятное дело, из кожи вон лез, чтобы вычислить анонимного благодетеля, и добился-таки своего. Открытие дотошного ирландца распалило интерес публики к этому, в общем-то, заурядному происшествию. И неудивительно. Ничто не вызывает такой повальный восторг британцев, как намек на участие членов королевской семьи в каком-нибудь скандальчике.

Я лично предпочитаю обходиться без громких имен даже на этих неофициальных страницах. Вдруг моими записками заинтересуются археологи, и что тогда? В придачу к научным фактам потомки получат ворох сплетен об оплоте британской монархии. Нет уж. Достаточно будет сказать, что наш аноним (назовем его граф Ливерпуль) приходился кровной родней весьма и весьма знатной Леди. Цитируя Эмерсона, добавлю, что бессчетное количество прямых и побочных потомков этой дамы скитаются по свету, то и дело попадая в неприятные истории.

Если Ливерпуль надеялся избавиться от пагубного влияния египетского сувенира, то со своим щедрым даром музею он слегка запоздал. Не прошло и двух недель, как графа на охоте настигла смерть от шальной пули.

— Поделом негодяю, — заметил Эмерсон, всегда разделявший мою неприязнь к кровавым забавам аристократии. — А мумия-то очень даже неглупа. Знает, куда прицелиться. Графову отпрыску, между прочим, тоже не удалось сбежать от проклятия. Юный дегенерат, говорят, гниет заживо. Великолепно! Лучше наказания не придумаешь. Молодчина мумия!

— Заживо?... Ты о чем, Эмерсон?

— Приличные дамы подобных вопросов не задают, Пибоди. — Его баритон перекрыл хруст газетных страниц.

— Ах во-он оно что! А ты откуда узнал? Уверена, даже «Дейли йелл», самая бульварная из всех бульварных газет, не рискнула бы шокировать читателей названием такой болезни!

— Есть способы, Пибоди, есть способы. Журналисты умеют все сказать, не говоря ничего конкретного.