Иоанна Хмелевская - Зажигалка

Юлита размышляла вслух плаксивым голосом:

— Сначала я была дома… ну а потом… у парикмахерши! — докончила она еле слышно. В эту голову ничего путного прийти не могло.

Долгое время все молчали, все думали. И в наши головы тоже ничего путного не приходило. Умнее всех оказалась Малгося:

— В костеле она была! Ты ведь верующая, в костел ходишь часто, и не понадобятся свидетели, ты не для того ходишь в костел, чтобы все тобой любовались. Молишься в уголке, закрыв лицо. Или на коленях? Это уж ты сама придумай, как и в каком именно костеле ты была, где не положено трезвонить сотовым.

— В том, что у кладбища, — подсказала я.

— А это не будет святотатством? — засомневалась верующая.

— Ну нет, больше не могу! — заявил Витек вставая. — Это какое же терпение надо иметь!

И он решительно направился к холодильнику, по дороге пояснив, что уже конец дня, сегодня он поработал на славу, плевать ему на оставшегося клиента, а за ними с Малгосей может приехать его кореш Гжесь, он и отвезет их домой.

И он вытащил бутылку виски, взял бокал и занялся льдом, попутно продолжая тему:

— Я не историк и вообще только рабочий, но помню из истории, что церкви всегда служили людям убежищем в трудную минуту, что-то вроде того, что там можно спрятаться, и полиция тебя не тронет. Костел спасал невинных в безвыходных ситуациях, какое же это святотатство?

Я его поддержала, холодно спросив Юлиту:

— Так, значит, ты убила Мирека?

— Ну, знаешь! — возмутилась Юлита.

— Тогда кому же, как не Богу, прийти к тебе на помощь?

Юлита настолько расхрабрилась, что признала стоянку у моего дома вполне достаточной для двух машин — Витековой и ее — и жалобным голосом тоже попросила рюмочку вина. Гжесек вполне мог и ее отвезти. Витек откупорил нам вторую бутылку вина. После довольно долгих размышлений мы избрали костел на Бродне, где были некогда похоронены мои предки. Кстати, я могла попросить Юлиту поставить свечку на их могиле в честь годовщины.

— Правда, найти могилу очень трудно, она в самом центре кладбища безо всяких ориентиров. С каждой стороны до нее далеко, и старой перечнице очень трудно туда добраться, вот я и попросила тебя.

— А годовщина какая? — заинтересовались присутствующие.

Если я придумывала легенду, то всегда старалась по возможности придерживаться хоть какой-то правдивости. И в данном случае, поскольку у нас сейчас сентябрь, дед мой мог как раз сегодня вернуться из ссылки. И погиб он вовсе не в варшавской больнице, когда та рухнула и все больные погибли, а каким-то образом выбраться из-под развалин, потом из Варшавы, долго это продолжалось, он шел пешком, был больной и старый, и вот как раз двадцать шестого сентября добрался до своих родных под Варшавой. Чем, не годовщина? Могло так быть?

— Неплохо придумано, — похвалила меня Малгося. — И никто на нее не обратил внимания, да и зачем обращать?

— И все же, неплохо было бы мне знать, где именно находится твоя могила, — глупо настаивала Юлита.

— Найду адрес, — пообещала я, — говорю же, в самом центре кладбища. В двух километрах от всех ворот. Как в банке! Проверяла лично.

— И на кладбищах никто тоже не включает сотовых, — оптимистически напомнил Витек.

Пока мы уточняли и обсуждали подробности, моя голова работала активно, и я выдвинула новое предложение:

— А почему бы и не у Левковских?

Аня Левковская — вторая половина моего издательства. Ее муж, пан Тадеуш, мой поверенный и менеджер издательства. Как же не подключить их к операции обеспечения алиби Юлите? Вряд ли станут протестовать.

Все говорило о том, что мы постепенно превращаемся в какую-то преступную мафию, обрастая сторонниками…

— Послушай, мне кажется, ты уже переборщила, — осторожно покритиковал меня Витек, любовно устанавливая на столе бутылку виски и лед в небольшой компотнице. — Ведь мы же на самом деле никаким боком не причастны к убийству твоего садовника. Почему просто не сказать им правду?

— Потому что правде никто не поверит, — сухо возразила Малгося. — Гвяздовский там был? Был. Юлита была? Была. Теткин сад он испоганил? Испоганил. Ты сам предлагал дать ему в морду. Говорил? Говорил. Отсюда один шаг до того, чтобы звездануть по лбу. И это сделал кто-то из нас, не так ли?

— О, Езус-Мария!

Пана Тадеуша нелегкая дернула как раз в этот момент мне позвонить.

Услышав его голос в трубке, я тут же, не слушая его, резко потребовала доложить, где сегодня с утра была пани Аня. Может, дома торчала?

— В принципе, дома, но я очень хотел вам представить…

— Никакие представления пока меня не интересуют. А где она сейчас?

— Ну… тоже дома. Может, все же вы пожелаете…

— Может, и пожелаю. Но немного спустя. А что вы об этом думаете? Нет, я не вас спрашиваю, пан Тадеуш…

Юлита явно оживилась:

— По-моему, неплохо. Ведь Левковским можно сказать правду? Может, Аня смогла бы сюда приехать?

— Аня может немедленно ко мне приехать? — опять резко спросила я. Так спросила, что отрицательный ответ исключался. И мысленно поблагодарила длинный ряд моих предков по женской линии, решительных и бескомпромиссных баб. Их гены заговорили во мне, не иначе… Учти, дело жизни и смерти, и как можно скорее! Знаю, знаю. Обед, ребенок и остальной мир. Насколько мне известно, у вас тоже есть руки!

— Да, да, разумеется… — И жалобным голосом: — Аня, тебя к телефону. Но мне все же надо вам представить, пани Иоанна…

— Сначала Аня! Потом можете представлять кого пожелаете.

— Аня! — уже страшным голосом крикнул пан Тадеуш.

Из неразборчивых звуков в телефоне пана Тадеуша я поняла, что Левковские перепугались, не случилось ли со мной чего ужасного, и Аня уже мчится ко мне. Мчаться ей, я знала, минут шесть, они жили в нескольких шагах от меня. И я успокоительно помахала рукой братии, собравшейся за столом.

— Ну, ладно, раз Аня едет, можете теперь мне что- то там представить… Или кого?

— Я знаю, что вы не согласитесь, — отрешенно начал пан Тадеуш, — но телевидение обратилось с таким приглашением, и я должен его вам передать…

Я жестом попросила Витека долить мне вина и спокойно выслушала предложение выступить в чем-то развлекательном, чего никогда не смотрю по телевизору и что наверняка предназначено зрителям на уровне четвертого класса начальной школы, к тому же отсталым в умственном отношении. Если бы за выступление в такой программе телевидение платило мне, скажем, сто тысяч евро, я бы еще подумала, хотя по европейским нормам это все равно было бы несмываемым позором. Но за тысячу злотых? И вообще, почему, не будучи ни актрисой, ни певицей, ни чудом красоты, я должна выступать в таком, от чего кожа покрывается пупырышками?!

— Пан Тадеуш, вы сколько раз это смотрели? — вежливо и даже ласково спросила я.