Иоанна Хмелевская - Зажигалка

— Кто такой?

— Алиция Хансен, по происхождению полька, долгие годы живет в Дании. И датчан могу дать, но уж с ними вы никак не поймете друг друга. Они только датский и знают.

Вольницкому датчане были до лампочки, свидетельницу Хансен он отложил на некоторое время. В данный момент его интересовали подробности личной жизни убитого, а у кого выспросить про них, как не у родного брата?

Пришлось Собеславу развеять надежды комиссара.

— Я не был в Польше практически четырнадцать лет, — вздохнул он, стараясь подавить раздражение и отвечать спокойно. — Приезжал лишь изредка и ненадолго, да и раньше старался как можно меньше встречаться с братом и сестрой. Не наладились у нас родственные отношения. Так что я понятия не имею, что тут делалось. Да, более-менее знаю и характер брата, и его взгляды, мне ни то ни другое никогда не нравилось, вот мы практически и не встречались. Уверен, о его жизни сейчас вы знаете намного больше меня.

— Вы и не переписывались с ним?

— Нет. Только поздравительные открытки ему и сестре.

— Так что же вам так не нравилось в вашем брате?

Собеслав недовольно поморщился:

— Выходит, мне надо непременно поливать его грязью? Уже посмертно?

Вольницкий помолчал, тоже недовольно глядя на свидетеля.

— Кто-то убил вашего брата, так? Может, это был человек, которого покойник чем-то обидел. Возможно, это произошло много лет назад, а тот человек все эти годы его ненавидел и мечтал отомстить. Возможно, какая-нибудь мстительная из его многочисленных… возлюбленных. Мы пытаемся найти убийцу. Вы не хотите нам помочь?

— Я просто сомневаюсь, что смогу это сделать. Годы назад, годы назад… Да мне даже и не вспомнить всех его девиц, он пользовался большим успехом у женщин. Нет, никакого специально сельскохозяйственного заведения он не кончал, садоводством начал заниматься, чтобы зарабатывать на жизнь, — думаю, что сначала честно… И только потом начались эти… не знаю, как их назвать… махинации, что ли. Еще при мне, и в памяти осталась общая атмосфера обмана и плутней, а не конкретные факты. Запомнился, впрочем, один факт, и то потому, что имеет отношение к моей профессии. Он хотел, чтобы я ему сделал хорошие фотографии каких-то деревьев из ботанического сада, а потом выдал их за свои. Нет, не фотографии выдал, а деревья. И я сразу почувствовал — дело пахнет керосином. Да и вообще… не был он человеком надежным.

— Приезжая даже на короткое время в Варшаву, вы останавливались у него в доме?

— Нет, не у него, а у себя.

— Точнее, это значит где?

— Да в том же доме, ведь наполовину это и мой дом, вы небось уже успели это установить.

Разумеется, комиссар успел. Дом на улице Пахоцкой принадлежал двум владельцам, все оформлено нотариально честь-честью, значит, половина недвижимости принадлежала брату покойного. Вторая половина входила в состав общего наследственного имущества.

— Вам что-нибудь известно о завещании брата?

— Нет. Если кто и знает о нем, так это сестра. Но сомневаюсь, написал ли он вообще завещание.

Вольницкий уже знал, что не написал, так что теперь Собеславу отойдет три четверти дома, а Габриэле одна четверть. И был уверен — уж он имел дело с такими случаями в своей практике, — что брат просто выкупит у сестры ее долю. Однако это не его проблемы, и он не стал продолжать эту тему. Его интересовало другое.

— Но когда вы изредка сюда наезжали, разговаривали же вы с братом?

— Конечно, но очень мало.

— Пусть это будут только общепринятые: как дела, что слышно? Должны же вы все-таки хоть что-нибудь о нем знать.

— Конечно, — не очень уверенно протянул Собеслав, задумчиво глядя в окно, и вдруг словно проснулся: — Минутку, а почему вы так дотошно… Меня в чем-то подозревают? Вы собираетесь меня задержать? Или, может, уже это сделали?

Вольницкий искренне удивился:

— Нет, с чего вы взяли?

— Тогда, значит, я в любой момент могу встать и уйти отсюда?

— В принципе да. Вы допрашиваетесь в качестве свидетеля…

Свидетель явно обрадовался:

— Вот именно. Это мой брат, и я могу вообще отказаться давать показания, о чем-то таком я слышал, есть статья в кодексе. Так вот, заявляю вам со всей ответственностью: если сию же минуту вы не разрешите мне закурить, я забираю свои бренные останки с вашей казенной мебели и ухожу! Сейчас и здесь — не самое подходящее время для того, чтобы начинать бросать курение.

Отделение полиции — это не больница и не косметический салон, никто из задержанных розами и фиалками не благоухает. Если и существует здесь запрет на курение, то существует и другой — не измываться над задержанными и прочими подозреваемыми, не отказывать им в воде, пище и других жизненно важных вещах. Короче, комиссар тяжело вздохнул и полез в карман за своими сигаретами.

Оба закурили. Собеслав даже счел нужным добавить:

— В основном Мирек делился со мной своими заботами. Я почти ничего о себе не сообщал.

— Почему?

— Мои дела его не интересовали. Ну как же, ничего для него интересного. За девками я не бегаю, великие актрисы, политики и прочие знаменитости для меня не существуют, не моя область, а то, что интересно мне — животные, минералы, мелкие детали в предметах искусства, — ему до фени. Я ведь фотографический маньяк, фотография не только моя специальность, но и мое хобби… Впрочем, это мое личное, вас не интересует, вам интересен он. Понимаю. Он все больше хвастался, и то, чем он хвастался, меня совсем от него отталкивало. Я уже чувствовал, куда он катится. Ему доставляло удовольствие обдурить человека, это его возвышало в собственных глазах, а меня, художника по натуре, он презирал. Он делает деньги, а я? И забывал, что вот за этот дом я свою половину заплатил наличными, он же ехал на кредитах…

— Стоп! — остановил разговорившегося свидетеля следователь. — Обдурить, вы сказали. Хоть какие-то подробности, может, фамилии?

— Да не слушал я его! Пропускал мимо ушей. Для меня главное — работа, для него — деньги. И я никогда не поменяю интересную для меня работу на лучше оплачиваемую. Наоборот, в собственных глазах я бы выглядел последним подонком. А тут вдруг мой брат, мне было стыдно за него и старался избегать разговоров о его постыдном «бизнесе». Из двух зол я предпочитал говорить о его женщинах, хотя в изложении брата и эта тема оказалась омерзительной.

— О! — обрадовался комиссар, — давайте поговорим о женщинах. О тех, с кем был связан ваш брат. Ну одну хотя бы запомнили? Или какое связанное с ними событие?

Свидетель наморщил лоб, так старался припомнить, и опять устремил невидящий взгляд в окно.

— Хоть одно?.. Дайте вспомнить. Последний раз, когда я здесь был… Почти три года назад. И знаете, даже целых два события. Но предупреждаю — ничего конкретного, запомнилось в общих чертах.