Валентина Мальцева - КГБ в смокинге. Книга 2

16 января 1978 года

Когда я открыла глаза, Юджин спал, уткнувшись лицом в подушку. Окинув еще сонным взглядом широченную кровать, я, стараясь не разбудить Юджина, тихонько отогнула одеяло в попытке обнаружить где-нибудь в изножье свою ночную рубашку. Но, кроме смятых простынь, отброшенных в сторону подушек, непотребно перекрученного пододеяльника и нескольких заколок для волос — единственных свидетелей завершающей и весьма бурной части нашего кухонного диалога, ничего не нашла. Окно спальни было зашторено, определить, сколько же мы проспали, я не могла, а плестись в ванную нагишом, даже при том, что Юджин спал отвернувшись, мне почему-то не хотелось. Какое-то время я молча прислушивалась к внутреннему единоборству между суровой необходимостью встать, привести себя в порядок, а потом приготовить завтрак этому патлатому детине и огромным желанием вновь нырнуть в уютное и до одури непривычное состояние тепла и уюта. Поняв, что исход внутренней борьбы мне совершенно ясен, я не стала попусту терзать душу, быстро приняла исходное положение, натянула одеяло до подбородка и решила, дабы не терять времени даром, провести утреннюю (утреннюю ли? Мы только легли в шестом часу!) поверку своего психофизического состояния.

«Итак, гражданка Мальцева, — уже окончательно проснувшись, размышляла я, закинув руки за голову, — что же происходит? Или, как любила повторять моя непотопляемая приятельница в ситуации, когда старый роман уже изжил себя, а новый еще только на подходе: где мы держим, девушка? А черт его знает где! С одной стороны, я счастлива, как колхозница, премированная за рекордные надои бесплатной поездкой на ВДНХ СССР. И этот мальчик-мужчина, сопящий рядом со мной в смятую подушку, — единственная награда жертве стихийного бедствия, оставившей в горящем доме все, что у нее когда-то было. Да, единственная, но настолько большая и неожиданная награда, что даже странно, как я получила ее не посмертно. Хотя тут еще не все потеряно. Но с другой стороны, стоит мне только покинуть это лежбище и принять вертикальное положение, как все опять повторится: неопределенность, страх, ожидание… Правда, Юджин рядом, это легче. Впрочем, почему легче? Это во сто крат тяжелее. Раньше я боялась только за себя, теперь — за двоих. Господи, за что мне все это, а?..»

Неожиданно я ощутила на груди его теплую ладонь и чуть не задохнулась от счастья.

— Который час? — пробормотал он где-то у моего уха.

Несмотря на то, что Юджин уже перевернулся на спину, голос его был глуховатым, чуть осипшим.

— А ты мне часы оставил?

— Я тебе подарю часы.

— Ага. В Матросской Тишине.

— Где это?

— Надеюсь, ты так и умрешь, не услышав ответ.

— Почему не спишь?

— Проснулась…

— Что делала?

— Смотрела на тебя.

— И?

— Грустно.

— Что так?

— Вспомнила один анекдот.

— Расскажешь?

— Я его уже рассказала Тополеву.

— Зачем?

— Чтобы не строил из себя генералиссимуса.

— Расскажи теперь мне.

— Зачем?

— Потому что я себя чувствую генералиссимусом.

— Ты не знаешь, когда состоялся XX съезд КПСС.

— Я знаю, когда состоялся XX съезд КПСС.

— Так вот, действие происходит до него.

— Пока все понятно.

— Приходят два грузина в кепках в Мавзолей Ленина и Сталина.

— Очень смешной анекдот!

— Это только начало.

— Извини.

— Один спрашивает у другого: «Скажи, кто это рядом с нашим Сосо лежит?» А тот отвечает: «Это его орден Ленина».

Юджин прыснул.

— Тебе действительно смешно, чучело, или ты реагируешь ради приличия?

— Твой характер, Вэл, портится на глазах. Почему ты считаешь, что этот анекдот грустный?

— Потому, милый, что ты лежал все это время рядом со мной, как мой орден Ленина.

— Ты тщеславна, да? — он обхватил меня за плечи и прижал к себе.

— Ужасно!

— И всю жизнь мечтала о правительственной награде?

— Только о такой.

— Не лги иностранцу. Это грех.

— Грех спать с иностранцем, — я запустила пальцы в его волосы. — Лгать ему — прямая задача любого работника идеологического фронта.

— Нет, правда, Вэл, который час?

— Где твои часы, милый?

— Я точно помню, что они были на мне, — пробормотал Юджин и, не глядя, пошарил рукой по столику у кровати, украшенному очень эффектной вазой из цветного стекла.

— Не мучайся, — я запустила руку под его подушку. — Я их с тебя сняла.

— Зачем?

— Они царапались.

— Надо купить что-нибудь из замши…

— Лучше из норки.

Нащупав часы под подушкой, я, не глядя, ткнула их в нос Юджину.

— Ого! — пробормотал он и резко вскочил.

— Мы куда-то опоздали?

— Половина второго!

— Надеюсь, ночи?

— Дня. Вставай!

— Зачем?

— Через полчаса у нас будет гость.

— Кто такой? — я смотрела, как он натягивает джинсы и свитер, как, смешно прыгая на одной ноге, пытается засунуть ногу в ботинок и, буквально растворяясь от счастья, постепенно постигала глубинную суть любимого выражения моей подруги, всегда казавшегося мне пошловатым: «Есть с кем спать, просыпаться не с кем!»

— Один твой знакомый, — его голос донесся откуда-то из ванной.

— Ты меня пугаешь, милый, — крикнула я и, стремглав бросившись на поиски ночной рубашки, обнаружила ее под креслом.

— Тебе еще можно напугать? — он произнес эту фразу явно с зубной щеткой во рту.

— Еще как можно!

Я толкнула ногой дверь в небольшую ванну и увидела его перед квадратным зеркалом с намыленным лицом и бритвой в руке.

— Бреемся, юноша?

— Мне отпустить бороду?

— Красоту наводим?

— Тебе что-то не нравится?

— А тебе нравится, что мне нечего надеть, Юджин?

— У тебя прекрасная ночная рубашка, — скобля щеку, промычал он. — Моя мама была бы в восторге.

— Я серьезно!

— Ну, в чем-то же ты была вчера.

— Забудь о том, в чем я была вчера!

— А я и не помню.

— И не помни!.. Что же мне одеть? — я запустила руки в волосы и откинула их назад. — Я не могу встречать людей в ночнушке!

— Одного человека.

— Даже одного не могу!

— Надень купальный халат.

— Ты серьезно?

— Кстати, наш гость все принесет. И одежду тоже.

— Это Санта-Клаус?

— В каком-то смысле.

— Кто он, этот гость?

— Увидишь… — Юджин добрился, стер полотенцем со щек остатки пены и сделал широкий приглашающий жест. — Прошу, ванная в твоем распоряжении!

Приняв душ, я насухо вытерлась и обреченно уставилась на себя в зеркало. Проблема, о которой я и думать не думала каких-то десять часов назад, материализовалась вдруг со всей реальностью глобальной катастрофы: мало того, что мне было совершенно нечего одеть (на сваленные в углу ванной дерюжные обноски из скудного светского гардероба католического монастыря я даже смотреть боялась), так вдобавок ко всем бедам я оказалась без косметики — моя сумочка осталась в фургоне с грязным бельем и, скорее всего, перешла в распоряжение человеколюбивой сестры Анны, чтоб ее черти взяли! Я была близка к отчаянию. С открывшимся мне в зеркале БОСЫМ лицом выходить к любимому мужчине было не просто нельзя — опасно! Справедливости ради хочу заметить, что отражение не было уродливым. Отнюдь. Но это блеклая блондинистая шатенка с рыжеватыми ресницами, чуть заострившимся прямым носом и губами цвета последних двух месяцев моей жизни, активно не нравилась мне. А женщина, которая не нравится себе, теряет как минимум пятьдесят процентов влияния на окружающую среду. И это очень опасно, если учесть непреходящее желание влиять…