Валентина Мальцева - КГБ в смокинге. Книга 2

— Как «так»?

— В качестве чепчика для бигуди.

— Юджин! — я резко приподнялась, схватила его голову и приблизила к своему лицу. — Скажи честно, ты богат?

— Что, жить не можешь без классовых противоречий?

— Так богат или нет?

— А что такое богатый человек?

— В представлении гражданки СССР?

— Ага.

— Это собственная вилла, яхта, несколько «лимузинов», счет в банке, стерва жена и свора любовниц.

— Вэл, в таком случае я беден. Кроме счета в банке, у меня ничего нет.

— Ну, все это не так уж и недостижимо.

— Ты имеешь в виду стерву жену?

Я швырнула в него меховой шапкой и попала.

— А счет в банке у тебя большой?

— С точки зрения гражданки СССР?

— Угу.

— До неприличия.

— Значит, ты не все деньги истратил на эти вещи?

— Нет, у меня еще осталась несколько долларов на такси.

— На какое такси?

— Ну, до аэропорта.

— Значит, мы уже улетаем?

— Да. Через три часа наш самолет.

— Ты как-то невесело это сказал.

— Видишь ли, возникла небольшая проблема…

Внутри у меня все оборвалось. Я почему-то сразу вспомнила мою подругу, произнесшую как-то очень странную фразу: «Когда все у меня слишком хорошо, я начинаю дрожать от страха».

— Что случилось, Юджин?

— Последние сутки в аэропорту Схипхол болтается несколько типов из вашего посольства. Это ребята из местной резидентуры.

— Ну и что?

— Не понимаешь?

— Ты думаешь, это…

— Да.

— Значит, мы не летим?

— Я сказал, что возникла небольшая проблема. Но я не говорил, что речь идет о трагедии…

3 января 1978 года

Пока мы выбирались из такси, расплачивались с водителем, дожидались носильщика, который, наконец явившись, торжественно водрузил два наших чемодана на металлическую тележку и уволок их через зеркальные двери на фотоэлементах, меня не переставала бить мелкая дрожь, и, несмотря на титанические волевые усилия (по врожденной наивности я все еще воображала, что они могут принести какие-то плоды), я все время оглядывалась по сторонам. После предупреждения Юджина мне казалось, что в гигантском, хотя и необыкновенно уютном зале аэровокзала, где обслуживающего персонала было значительно больше, чем пассажиров, меня подстерегает самая большая опасность в жизни. Хотя, видит Бог, я могла уже садиться за диссертацию о преследующих меня опасностях, по сравнению с которыми фильмы Альфреда Хичкока выглядели просто колыбельными для грудных младенцев. Так или иначе, шагая по мягкому покрытию главного зала Схипхола, я чувствовала себя буквально голой в окружении респектабельно одетых господ. Мне казалось, что за нами давно уже установлено наблюдение и неизвестные ребятки с пистолетами под мышкой и бесстрастным выражением лиц только выжидают удобного момента, чтобы скрутить нас обоих и запихать в багажник машины, как моего продажного и несчастного редактора…

Я продолжала озираться и оглядываться до тех пор, пока Юджин, тоже прибарахлившийся во время своей второй вылазки из отеля и теперь выглядевший просто неотразимым в черных очках, черном приталенном пальто, в вырез которого идеально вписывался ослепительно белый ворот сорочки, небрежно повязанный ярко-красным шелковым галстуком, и с черным атташе-кейсом в руке, не меняя безмятежно-радостного выражения лица богатого американского туриста, не прошипел сквозь зубы:

— Перестань вертеть головой, Вэл! Ты обращаешь на себя внимание!..

— Ну и гордись, мальчишка, что сопровождаешь такую эффектную даму, — тихо ответила я.

— Ты можешь броситься в глаза совсем не тем, кому нужно.

— Кому это «не тем»? — я безуспешно пыталась сымитировать беззаботный вид Юджина, с ужасом чувствуя, как дрожит от напряжения и страха моя нижняя челюсть.

— Если я смогу ответить на этот вопрос, — продолжал улыбаться и шипеть Юджин, крепко держа меня под руку и уверенно держа курс к семнадцатой стойке, — то можешь считать, что уже лишилась приятного попутчика…

— Мне страшно, Юджин! У меня ноги подгибаются. Давай посидим немножко.

— Посидим в самолете, — не снижая темпа движения, ответил он. — В первом классе очень удобные кресла. Ты когда-нибудь летала первым классом, Вэл?

— Да. По маршруту Мытищи — Нижний Устюг.

— Ты шутишь?

— А что, незаметно?

— Соберись, девушка, — Юджин продолжал улыбаться, но я чувствовала, что и он внутренне весь напряжен. — Думай о чем-нибудь хорошем.

— О чем, милый?

— Обо мне.

— Я уже пробовала. Ничего не получается.

— Почему?

— Мне становится страшно и за тебя тоже.

— Тогда думай о том, как прекрасно мы смотримся рядом. Мама рассказывала, что нет на свете ничего, что так тешило бы самолюбие женщины. А ты как считаешь, Вэл?

— Твоя мама, очевидно, плохо представляет себе, чем занимается ее сынок, — пробормотала я, продолжая затравленно озираться. — Мне абсолютно наплевать, какое впечатление мы будем производить, находясь в соседних гробах!

— Вероятно, ты права, — кивнул Юджин. — И все равно, обрати внимание, как все на нас оглядываются. Кстати, я тебе уже говорил, что ты удивительно похожа на Дину Дурбин в молодости?

— Нет. Ты даже не говорил, кто это такая.

— Известная киноактриса тридцатых годов.

— Красивая?

— Невероятно. Но очень глупая.

— Вот как? Это интересно.

— Напомни мне о ней в самолете, расскажу в подробностях…

Когда, наконец, целые и невредимые, вопреки моим ужасным предчувствиям, мы подошли к стойке номер 17, где уже проходили регистрацию немногочисленные пассажиры рейса Амстердам-Лондон-Монреаль-Атланта, я напоминала себе многократно использованное банное полотенце. Рухнув в полном изнеможении в мягкое кресло, я вытащила из сумочки сигарету, с наслаждением затянулась и стала наблюдать за действиями Юджина, который небрежно протянул симпатичной девушке в пестрой косынке пачку документов и продолговатые бланки авиабилетов.

Пока они там щебетали по-английски, я продолжала курить, стряхивая пепел в изящный хромированный цилиндр с позолоченным ободком, скорее похожий на вазу для цветов, чем на пепельницу. Когда я, с сожалением, загасила сигарету и раздумывала, не отравить ли себя еще парой-тройкой капель никотина, сбоку от меня что-то содрогнулось. Сердце мое оборвалось. Я резко обернулась и сразу определила природу звука, отдаленно напомнившего легкий подземный толчок: на соседнее кресло совершила далеко не мягкую посадку невероятно толстая дама лет пятидесяти в необъятной леопардовой шубе и нелепой шляпке с задранной вишневой вуалью…

3 января 1978 года

— Как это могло случиться? — голос Андропова по обыкновению не выражал ничего, кроме интонации, в данном случае вопросительной.