Валентина Мальцева - КГБ в смокинге. Книга 2

Дышать уже было практически нечем. Чувствуя, что еще минута-две — и смерть от удушья станет для меня фактом печального прошлого, я замерла, чуть приподняла голову и просипела куда-то в подошвы монтера:

— Послушайте, я задыхаюсь!

— Дышите носом, — коротко посоветовал он.

— Это мое больное место.

— Тогда ртом.

— Вы что, издеваетесь?

Последовала пауза. Вислоусый электрик, видимо, раздумывал над достойным ответом или просто устроил себе короткое замыкание.

— А жить хотите? — спросил он наконец.

— В дерьме? Нет.

— Тогда станьте на ступеньке чуть левее.

— Зачем?

— Чтобы я мог спуститься.

— А я?

— А вы поднимайтесь наверх. Там вас уже наверняка ждут. Как они вас встретят, я не знаю, но благоухание гарантирую!..

Я коротко вздохнула (о более глубоком вдохе не могло быть и речи) и опустила ногу на следующую ступеньку. А еще через несколько минут, когда мои резиновые сапоги по икры погрузились в булькающую черно-зеленую реку нечистот, я мысленно поблагодарила вислоусого за его универсальную обувку и сделала два шага в сторону, освобождая место для моего приводняющегося Вергилия. Спокойно и даже как-то буднично оглядевшись, словно действие разворачивалось не в канализационном коллекторе Праги, а на сквере у Большого театра в Москве, за четверть часа до начала «Щелкунчика», монтер вытащил из-за пазухи фонарик, включил его и, описав желтоватым лучом по склизким стенам коллектора замысловатый зигзаг, коротко бросил:

— За мной!

И я побрела, точнее сказать — «поплыла» за ним. Очевидно, тот пятачок, на котором мы имели счастье приводниться, был одним из самых мелких мест в катакомбах Праги. Пройдя метров десять, я почувствовала, как отливающая зеленью зловонная жижа подступила к коленям. Изображать из себя подземный вездеход было не просто трудно — это была адская работа. Попробуйте залезть в январе в море в резиновых сапогах, которые вдобавок на три номера больше, чем нужно, и вы поймете, что я испытывала всякий раз, вытаскивая из этой смрадной мерзости то левый, то правый сапог и тут же погружая их обратно с такой осторожностью, точно каждый квадратный сантиметр замшелого, скользкого дна был заминирован.

Все мои мысли в эти минуты были сосредоточены на одном: не повстречать крысу. Конечно, опыта подобных странствий у меня не было и быть не могло. Хоть Мытищи никогда не считались эталоном чистоты и опрятности, все же в подобные ситуации я еще не попадала. Однако детские сказки, потрясающий «Канал» Анджея Вайды, самиздатовский шедевр Оруэлла, а также всевозможные брошюры о загнивающем Западе и ужасном городе Нью-Йорке в исполнении Политиздата сделали свое черное дело. То есть я откуда-то знала, что непременными обитателями канализационных систем являются гигантские крысы-мутанты, которые чувствуют себя в этой среде так же естественно и свободно, как пираньи в мутных волнах Амазонки. А если уж быть совсем правдивой, то я не так боялась увидеть крысу, как ненароком наступить на нее. Или на них. Это было выше (вернее, гораздо ниже) рассудка. Что такое месть КГБ с его акциями, допросами и психушками по сравнению с этой леденящей душу перспективой?!

Метров через сто мне удалось отыскать относительно надежное противоядие от беспрестанно накатывавшего страха перед внезапным появлением крысы или еще какой-нибудь гадины. Ничего особенного я не придумала — просто, следуя в кильватере мерного и в чем-то даже успокаивающего чмоканья сапог монтера, закрывала глаза и представляла себе, что бреду по цветущему ромашковому лугу, раздвигая душистые травы.

Виктор Терентьевич Золотов, руководитель нашего университетского семинара по психологии, известный в студенческой среде под кличкой «Голубой Дунай» (кто придумал это прозвище, я не знаю, однако точнее не назовешь мужчину ярко выраженной педерастической внешности, женатого на венгерке), назвал бы подобный подход «использованием аутотренинга в экстремальной ситуации, когда шизоидная доминанта устремлена к пику импульса».

По-видимому, дидактические упражнения «Голубого Дуная» вкупе с его поистине уникальной эрудицией во всем, что как-то касалось человеческого подсознания, лично для меня даром не прошли. Луг с воображаемыми цветами постепенно вытеснил мрачные образы оскалившихся гадов, и только посторонний чавкающий звук, так не вязавшийся с нарисованным образом, то и дело отвлекал меня от чудного мира отечественной флоры. Звук этот, как уже сказано, издавали две пары сапог, моих и монтерских, мерно погружавшихся в фосфоресцирующий поток нечистот.

Я сделала попытку глубоко вздохнуть, закашлялась и вновь закрыла глаза.

Прошло еще несколько минут, и я снова приспособилась к однообразному ритму нашего движения. Мало того, в какой-то момент я ощутила в поступи моего поводыря именно то, чего мне так не хватало в последние месяцы, — некую уверенность и стабильность. Пусть на дне канализационного стока, пусть ненадолго, но все-таки.

Однако, справившись кое-как со страхом перед голохвостыми мутантами, я была вынуждена признаться себе, что «Голубой Дунай» так и не научил своих студентов бороться с элементарной вонью: то ли гипертрофированный эстетизм, свойственный большинству педиков, не позволял ему основательно углубляться в подобную тему, то ли именно здесь зиял ужасный пробел в его энциклопедических знаниях, — так или иначе, я оказалась совершенно беззащитна перед амбре, царившим в этой поистине слепой кишке Праги. Когда канализационные миазмы процентов на девяносто парализовали мои дыхательные пути, а оставшихся десяти процентов, по самым оптимистическим расчетам, должно было хватить максимум на пятнадцать метров, произошло нечто такое, что мгновенно разрушило сотворенную мною с великим трудом пастораль: мерное шлепанье сапог вислоусого оборвалось.

Я открыла глаза и увидела, что мой провожатый направил луч фонарика куда-то вверх, явно что-то выискивая.

— Если вы хотите показать мне наскальные рисунки древних чехов, — пробубнила я сквозь ладонь, которой прикрывала рот и нос одновременно, — то лучше как-нибудь в следующий раз…

— Хм! — монтер изобразил что-то похожее на гримасу пациента, которому стоматолог сообщил, что будет удалять коренной зуб без наркоза. — Вы еще шутите?

— Короленко читали?

— Кого? — он даже рот открыл от неожиданности.

— Все ясно, — пробормотала я. — Обсуждение «Детей подземелья» откладывается.

— С вами все в порядке? — в голосе вислоусого прозвучала тревога.

— Что вы имеете в виду? — спросила я тоном светской дамы, оказавшейся на балу без страусиного веера.

— Ну, вы как-то странно развеселились…

— А что, нам уже совсем кранты? — поинтересовалась я сквозь ладонь. — Или все-таки есть еще шанс умереть на свежем воздухе?