Клод Изнер - Леопард из Батиньоля

Женский крик раздался в тот самый момент, когда Виктор входил во двор дома на улице Фонтен. Ему показалось, что крик прозвучал, тотчас оборвавшись, из их квартиры.

— Таша! Таша, ты здесь?!

Он бросился туда со всех ног — дверь была не заперта, — влетел в сумрак прихожей и дальше, в спальню.

Раздался щелчок — и резкий приказ:

— Стоять, Легри! А теперь медленно идите вперед. И держите руки так, чтобы я их видел.

Виктор сделал шаг. Кто-то из-за спины ловко поставил ему подсечку, и он упал на кровать рядом с неподвижно лежащей Таша. Заметил, падая, что ее блузка разорвана, в прорехе видна грудь… и в глазах все поплыло от ужаса и ярости, тело налилось свинцом.

— Ах ты мерзавец!..

— Спокойно, Легри. Очень медленно встаньте на ноги.

Виктор поднялся, обернулся — на него смотрело дуло револьвера. Револьвер был в руке человека, чью фигуру полностью скрывал плащ-крылатка. Цилиндр надвинут до бровей, темные очки, борода — лица не разглядеть.

— У нее всего лишь шишка на голове — сейчас очнется. Надеюсь, вы понимаете, Легри, что я пришел не для того, чтобы подраться с женщиной. Мне нужны часы. Вы знаете, какие и почему.

Виктор молча покачал головой.

— Давайте не будем терять время, Легри. Мне известно, что часы у вас.

Странно знакомая интонация, нелепый маскарад…

— Кажется, я не приглашал вас в гости, Даглан.

— Часы, живо! И без фокусов — ваша подруга у меня на мушке.

Виктор медленно пошел к шкафу.

— Я сказал, без фокусов! Левую руку за спину!

— Я не смогу одной рукой снять крышку.

— А, часы в коробке с фотографиями! Мне следовало догадаться. Повернитесь. Шаг в сторону — и я выстрелю в эту женщину.

— Положите револьвер на подушку или я выстрелю в вас! — прозвучал от двери строгий голос.

Человек в крылатке невольно шагнул к Виктору, потому что ему между лопаток уперлось дуло пистолета в руке Кэндзи Мори, и в следующую секунду резко обернулся:

— Кэндзи! Вы?!.. Что ж, дело сделано, я ухожу с миром в душе.

Дальше все происходило как во сне. Человек молниеносно приставил дуло револьвера к своей груди и нажал на спуск. Виктору, оглушенному выстрелом, показалось, что фигура в крылатке зависла в воздухе на немыслимо долгое время, оно все тянулось и тянулось. Наконец смертельно раненный самоубийца обрушился на пол.

Кэндзи выронил пистолет — его руки дрожали.

— Я не хотел, — выговорил он. — Не хотел… Виктор, займитесь Таша. — И, бросившись к окну, распахнул ставни, затем опустился на колени рядом с умирающим, осторожно снял с него цилиндр, очки, склонился к самому лицу. — Пьер… Пьер, но почему?..

Пьер Андрези слабо улыбнулся:

— Фурастье… знает… — Слова срывались с его губ тяжело, он с трудом их выталкивал. — Фурастье… с улицы Байе… Кэндзи… судьба каждого… предопределена?

— Я думаю, что каждый из нас — автор собственной судьбы, — тихо сказал японец. — Мы пишем пьесу, и представление идет до самого конца.

Пятница 28 июля

— «Будь философом в жизни, дружок, по пустякам не беспокойся никогда, ведь завтра опять будет все хорошо, даже если сегодня случится беда», — галопом одолевая Новый мост, бормотал Жозеф стишок, сочиненный его отцом. — Ты был прав, папочка, прав…

Разумеется, визит к Мариетте Тренке ничего не дал — она не узнала в Поле Тэнее Сакровира, и Жозеф отчаялся: расследование зашло в тупик. Но когда вечером месье Легри протелефонировал ему и поведал, какая трагедия случилась на улице Фонтен, добавив, что они с месье Мори всецело полагаются на верного управляющего, более того — только на его бесценную помощь и рассчитывают, молодой человек воспрял духом.

А ближе к полуночи месье Легри сам пришел на улицу Висконти, разбудил бедняжку Эфросинью, к ее огромному неудовольствию, и утащил Жозефа посовещаться в каретный сарай. Патрон был бледен, глаза запали, он сильно нервничал.

— Инспектор Лекашер промариновал нас с месье Мори в префектуре полиции несколько часов. Мы заявили, что ничего не знали о серии убийств, просто искали свой персидский манускрипт, вот и все. О часах и словом не обмолвились.

— И Лекашер вам поверил?

— Нет. Думаю, нам от него так просто не отделаться.

— А про Леопарда он знает?

— Про леопарда? — округлил глаза Виктор. — Про какого леопарда? С каких пор вы занялись зоологическими штудиями, Жозеф?

— Терпеть не могу семейство кошачьих, патрон, — подыграл молодой человек. — Никогда ими не интересовался. Как чувствует себя мадемуазель Таша?

— У нее нервный шок, но она справится. Думаю, дома меня ждет головомойка.

— Кого вы больше боитесь, Лекашера или мадемуазель Таша? Шучу, патрон, шучу. По телефону вы говорили, что рассчитываете на мою помощь, я правильно вас понял?

— Рассчитываю, Жозеф. Перед смертью Пьер Андрези успел сказать: «Фурастье знает. Фурастье с улицы Байе». Это сапожник, который…

— Держит обувную лавку рядом с Лувром, — подхватил Жозеф, — а раньше он жил в одном доме с Сакровиром.

— Откуда, черт возьми…

— Мариетта Тренке, гладильщица с улицы Гизард, назвала нам с вами это имя. У вас опять провалы в памяти, патрон?

— Перестаньте издеваться и слушайте меня, Жозеф. Кэндзи тоже провел свое расследование. Фурастье — тот самый человек, который продал книготорговцу Адольфу Белкиншу наш персидский манускрипт. Завтра… — Виктор посмотрел на часы. — Нет, уже сегодня откройте лавку и попросите Айрис подменить вас в торговом зале…

— Ей это не понравится, патрон.

— Она будущая жена книготорговца, пусть привыкает.

При этих словах Жозеф покраснел от удовольствия.

— Оставьте Айрис в лавке, а сами отправляйтесь на улицу Байе, — продолжал Виктор. — Полагаю, в подробных инструкциях нет необходимости?

— Да, патрон, это лишнее. Я выйду из «Эльзевира» со связкой книг, как будто спешу доставить заказ клиенту — это обманет сбиров, если Лекашер приставил к нам «хвосты», оторвусь от слежки и дуну на улицу Байе. Что дальше?

— Фурастье — тот, кто сможет поставить точку в этой истории. Вы возьмете у него интервью — тут уж с вами никто не сравнится.

— А чем займетесь вы, патрон?

— Немного посплю. Нас с месье Мори утром снова ждут в префектуре полиции.

Жозеф, мокрый как мышь, свернул с улицы Арбр-Сек на улицу Байе. Подаренная Айрис в прошлом году записная книжка в сафьяновом переплете прилипла в кармане пиджака к пропитавшейся потом ткани. Наконец он добрался до сапожной мастерской. На вывеске значилось:

На картонке, подвешенной к дверной ручке, было написано:

Жозеф постучал. Еще постучал. Не получив ответа, он отступил на тротуар, задрал голову к окнам и завопил, рискуя всполошить соседей: