Валерий Осинский. - Предатель.

Скорбно подрагивали звезды. И это было все, что уносил мальчика из детства.

У ректора были телефонные номера Зубанова: рабочий, домашний и мобильный. Но говорить с занятым человеком о незначительном деле надо «между прочим» и с глазу на глаз. Например, сегодня, на городской партконференции. Надо уметь просить так, чтобы не отказали. А для этого необходимо учитывать все выгоды и риски сторон.

Ушкин еще не решил, для чего ему заступаться за бывшего ученика. Протест потомственного интеллигента против произвола власти, корпоративная солидарность, человеческое участие, конечно, объясняли поступок. Александр Сергеевич даже представил в исследованиях биографов этот штришок своей общественной деятельности, выгодно высветивший его противоречивый характер. Демонстрация собственного всемогущества в глазах соратников или недоброжелателей тоже льстила самолюбию. Но за всем этим брезжило еще что-то. Какая-то сногсшибательная комбинация. Ушкин пока лишь предчувствовал ее. Как предчувствовал головоломный виток скучного, неподдающегося сюжета. Но даже если бы он облек задуманное в словесную форму, он не признался б себе, что его благородство, – благородство во мнении посторонних! – прикрывает его очередную пакость. Всю эту идиотскую возню вокруг Аспинина можно использовать во внутриинстиутских целях. Нужно лишь умело расставить ловушки.

Александр Сергеевич решил позвонить помощнику Зубанова Тарнаеву. Тарнаев человек ловкий. Без лишнего шума он обстряпывал личные дела вождя. Самое забавное из них для Ушкина, в смысле окололитературной возни, была тяжба Зубанова в Спасском-Лютовинове за заповедные земли. Среди своих ректор ехидничал о том, что лауреат литературной премии имени Шолохова достойный сосед Тургенева. А экспроприировать у барина четыре гектара угодий под гречиху, пасеку в сорок ульев, баньку, два новеньких сруба и пруд с карасями под охраной четырех псов – вождю русского пролетариата сам Маркс велел. Директор мемориальной усадьбы Николай Левин, – тут Ушкин подивился литературным метаморфозам: тезка литературного двойника Толстого поставлен смотрителем над усадьбой долголетнего недруга графа! – отказал Зубанову в «приватизации», и Тарнаев решил вопрос напрямую через главу Мценского района.

– Я вас узнал, Александр Сергеевич, – ответил помощник приглушенным голосом. – Геннадия Андреевича сейчас нет на месте. Что вы хотели?

– Не хочется беспокоить его по пустякам. Может вы, Андрей Константинович, посоветуете. Тут один мой ученик влип в историю. В храме Христа Спасителя…

Ушкин мгновение помедлил, чтобы выяснить, знает ли Тарнаев о происшествии. Тот молчал. Тогда в общих словах ректор изложил ему суть.

– Ко мне приходили господа из известного ведомства. По-моему, они толкут воду в ступе. И могут здорово испортить человеку жизнь! – закончил Ушкин.

– К вам или к вашему институту у них есть претензии?

– Нет. Это личная просьба. Вы же знаете, как у нас делается? Человек лишь звучит гордо.

– Да, да. Хорошо. Давайте я запишу его данные. Подумаем, что можно сделать. Вы ведь будете сегодня на конференции? Тогда до встречи.

Ушкин не любил партийные сборища и посещал их неохотно. Там царствовал один человек. Как положено партийному вождю: по-хозяйски размашисто, домовито. Так единолично управляли партией до него первые секретари и генеральные.

Александр Сергеевич вспомнил давний приезд в институт Зубанова через год после президентских выборов. Это была запланированная лекция доктора философии со студентами и преподавателями. Тогда лидер коммунистов едва не занял президентское кресло. Ельцин не сумел победить в первом круге. И судьбу страны решил генерал Лебедь – ферзь из проходной пешки. Отдай он голоса своих избирателей не Ельцину, а Зубанову… Один Бог ведает, как повернулась бы история России.

Ушкин запомнил другое. Зубанов приехал в институт на правительственном внедорожнике. Как всегда, в сопровождении двух телохранителей по имени Саша. («Чтоб не путать!» – мысленно ехидничал Ушкин.) Здесь «вождь» вел себя по-хозяйски. При профессуре и студентах говорил Ушкину «ты» и называл его пренебрежительно по фамилии, словно подчеркивал, что он разговаривает не с ректором института, а с одним из рядовых членов партии. Коренастый крепыш с зычным голосом и лицом тракториста, он напоминал скорее председателя колхоза советских времен, чем лидера движения. Впрочем, после Ленина все вожди из народа, за исключением, пожалуй, Андропова, по наблюдениям Ушкина, не обладали утонченной внешностью и изысканными манерами.

В небольшой актовый зал набилось полно любопытных. В проходе поставили дополнительные стулья, и телевизионщики то и дело отодвигали людей от камеры.

Зубанов в излюбленной манере прямолинейно обличал власть. Преподаватель вуза со стажем, он говорил уверенно и четко, не обращая внимания на болтовню галерки.

Студенты задавали вопросы. Зубанов использовал испытанный и незамысловатый ораторский прием: чтобы расположить к себе собеседника, он переспрашивал, как того зовут, хвалил за вопрос и обращался по имени. Затем уверенно переводил конкретную тему в плоскость партийной демагогии, сыпал цифрами и фактами, которые ни подтвердить, ни опровергнуть сразу было невозможно.

Аспинин сидел в проходе во втором ряду напротив Зубанова. Телевизионщики собирали аппаратуру. Аспинин поднял руку и спросил о генерале Лебеде и новых политических фигурах грядущего четырехлетия.

Зубанов изменился в лице, забыл переспросить имя аспиранта и скомкал ответ. В окружении вождя знали, как болезненно тот пережил предательство Лебедя.

– Либерализм ты развел у себя, Ушкин, – зло проговорил Зубанов на выходе из института.

Интересно, как бы теперь отреагировал вождь, напомни ему Ушкин, что мужичок, за которого он просит, тот самый аспирант, испортивший настроение лидеру КПРФ.

Конференция, по сути, генеральная профанация съезда, – думал Александр Сергеевич, – давно уже стала проходным мероприятием. На съезде снова изберут вождя. Переизберут заместителей: Зубанов любил тасовать колоду приближенных. Все происходило без шика советских времен, в ДК или загородном пансионате…

Молодежи на конференции было мало. Ушкин отметил это еще в вестибюле, где через милицейские турникеты накапливались люди. И позже – разглядывая делегатов в зале. Он сел сбоку и сзади так, чтобы всех видеть. Тут восседали в основном респектабельные господа. Ни одной кухарки, которая в прежние годы, по утверждению классика марксизма, могла управлять государством. В президиуме – зрелые и пожилые мужи. Элита партии.