Анна Ольховская - Первый раз

И Александра Голубовская, жительница страны с неугодным США лидером, оказалась в их руках весьма кстати.

Если бы Саша знала, какие ее чувства затоптал в ней голод, она перевернула бы поднос с завтраком и создала шедевр абстракции на постели. Или перфоманс, ведь и сама художница участвовала бы в инсталляции? Саша была не очень сильна в этой области, поэтому окончательно определиться она не могла. Все равно, ведь этого не случилось, голод победил. А просто Саша и пустая посуда – слабовато для полноценного полотна.

Зато когда удовлетворенный голод отправился на боковую, в душе ее поднялись, охая и потирая ушибленные бока, затоптанные страх, отчаяние и тоска. Рассвирепев от неспортивного поведения голода, они принялись за Сашу с утроенной силой.

Отчаяние от безысходности, страх перед будущим, тоска по детям захлестнули Сашу удушливой волной. Какое-то из этих чувств сдавило ее сердце так сильно, что оно, бедное, испуганно затрепыхалось. Вздохнуть глубоко тоже не получалось: одно из мерзавцев-чувств кололо ее огромной иглой в грудь. Голову словно стянуло широким и жестким ремнем. Саше очень хотелось вскочить, расколошматить все вокруг штативом от капельницы, подбежать к двери и выбить ее могучим ударом.

Словно почувствовав настроение пациентки, аппаратура пугливо зажмурилась и перестала пищать и подмигивать. Капельница затряслась от ужаса. Напрасно они так волновались, Саша никогда не вытворяла ничего подобного. Вот Анетка, та – да, она могла учинить тут полнейший разгром, Саша даже иногда завидовала импульсивности и бесшабашности подруги. Но сама она привыкла разрешать конфликты тихо и мирно. Конфликты же, пользуясь ее разрешением, распоясались окончательно. Может, потому ее и загнал под плинтус собственный муж?

Но сейчас Саше совсем не хотелось заниматься семейным психоанализом, эмоции, переполнявшие ее, требовали выхода. Они колотили руками и ногами во все двери, они разрушали личность своей хозяйки. Пока не нашли старый, ставший уже привычным, с истертыми ступеньками, ход в подвал – к слезам.

Слезы ручьями текли по щекам, и вытирать их не было у Саши ни сил, ни желания. Она шептала имена детей, звала их, успокаивала, жаловалась, молилась. Истерика приближалась неумолимо, победно поглядывая по сторонам. Всхлипы Сашины становились все громче и судорожнее. Но, когда истерика уже прихорашивалась у зеркала перед выходом на сцену, в комнате появились врач и серый ушлепок. В руках у врача шмыгал носом, пытаясь удержать прозрачную каплю, здоровенный шприц.

– Н-н-не н-н-надо, – Сашиными губами прохлюпала истерика.

– Надо, Алекс, силы вам нужны совсем для другого, – попытался придать своему голосу немного тепла ушлепок. Но теплу совершенно не за что было уцепиться на ровной и гладкой поверхности, оно соскользнуло и растаяло, оставив голос ушлепка пластиковым и холодным.

– Не нужны мне силы, я хочу домой! – совсем уж по-детски закапризничала Саша.

– Я же говорил вам, мистер МакКормик, объект на редкость неконтролируемый! – мстительно глядя на пациентку, накляузничал доктор. – Не удивлюсь, если она попытается помешать инъекции.

– Вы не удивляйтесь, вы делом занимайтесь! – забрюзжал ушлепок, подходя к Саше поближе. – Своим прямыми обязанностями. Чтобы я мог заняться своими.

– Да, конечно.

Врач приблизился к Саше с некоторой опаской, осторожно уложил ее на кровать и ловко ввел лекарство в вену.

Лихой эскадрон молекул со сложной химической формулой ураганом пронесся по всем закоулкам, надавав пинков и оплеух страху, отчаянию и тоске. Истерику закопали на свалке, придавив ее могилу камнем. По-хорошему, надо бы осиновый кол воткнуть, да где же его взять! Удовлетворенно осмотрев окрестности, бойцы-молекулы дружно отправились в сторону почек – на выход.

– Сколько она проспит? – с неудовольствием глядя на тихо посапывающую Сашу, спросил МакКормик.

– Где-то около часа. Если бы не ослиное упрямство этой женщины, – раздраженно проворчал доктор, возясь с аппаратурой, – ничего подобного бы не произошло. Я же говорил ей – рано еще вставать, а она уперлась, и ни в какую! В туалет ей, видите ли, понадобилось!

– А вы уверены, мистер Картман, что она не выдала бы подобной психоэмоциональной реакции, даже находясь в постели?

– Но ведь раньше…

– Раньше она почти все время спала, я с ней работал. А сегодня она впервые пришла в себя полностью. И смогла мыслить адекватно.

– Сомневаюсь.

– Напрасно! То, что она выдала такую реакцию, говорит лишь об особенностях ее психики. Я тоже был слегка озадачен, когда увидел это на мониторе. Поэтому, учитывая эти, не способствующие дальнейшей работе с данным объектом особенности, введите ей, пока она спит, три кубика препарата 19. Хотя нет, – МакКормик, сморщившись, помассировал висок, – лучше, пожалуй, два кубика. Эмоциональный порог будем снижать постепенно.

– Какое там постепенно, этой истеричке и десяти кубиков будет мало! – запальчиво заспорил было врач, но, наткнувшись на ледяной взгляд шефа, безвольно повис на этом взгляде, словно жук на булавке. – Хорошо, мистер МакКормик, как скажете.

– Вот именно, – проскрипел Стивен, – как Я скажу. И никакой самодеятельности! Вы пока займитесь ею, а я пришлю вам помощников, переведем ее в жилой блок.

– Может, пусть пока здесь побудет, я понаблюдаю ее?

– Наблюдать за ней будут и там, вы же знаете. Пусть обживается. Физически она вполне здорова, дальнейшую корректировку ее состояния будем осуществлять как обычно. Индивидуальную программу я разработаю в ближайшие дни. А до тех пор вводите ей ежедневно препарат 19, увеличивая дозировку по кубику в день. Думаю, к моменту начала плотной работы с ней она будет полностью подготовлена. Задача ясна?

– Да, конечно, – жук делал отчаянные попытки соскочить с булавки, но удалось это ему лишь тогда, когда МакКормик вышел из комнаты.

Саша лежала с закрытыми глазами, прислушиваясь к тишине, царившей вокруг. Интересно, а эти два хмыря, врач и ушлепок, все еще здесь? Хотелось посмотреть, но Саша стеснялась. Стеснялась своего недавнего поведения, своих слез. И вот с чего это, спрашивается, она истерила? Совершенно неизвестно пока, где она, что за люди вокруг, что ее ждет впереди… Да, конечно, ей очень хочется побыстрее увидеть детей, Анетку, успокоить их, обнять. Но надо потерпеть, рано или поздно это все равно случится. А она устроила концерт для соплей с оркестром! Хорошо, хоть от врача отбиваться не начала, укол очень ей помог. Она прилегла, полежала минут пять с закрытыми глазами, успокоилась. Теперь пора и открыть глаза, но стыдно-то как!

Странно, почему эти двое молчат? И даже дыхания их не слышно. Ушли, что ли? А почему она их шагов не слышала, голосов? Странно!