Инесса Ципоркина - Убийственные именины

Вечерело в открытую. Зазвенели какие-то другие сверчки, ночные, не те, что стрекочут в разомлевшей от полуденной жары траве. От реки повеяло свежим прохладным воздухом, будто взмахнули гигантским опахалом. Первые комары пели радостно и бесстрашно — так моряк кричит с мачты: "Земля!". Время от времени гости хлопали себя по шеям и икрам, тихо чертыхаясь. Торжество шло к завершению.

Варвара в уединенном уголке гостиной заинтересованно беседовала с Симой, избавившись, наконец, от Веры Константиновны с ее однообразными славословиями. Именинница бурно размахивала руками, увлеченно рассуждая о чем-то, а Серафима слушала Варвару Николаевну, вопросительно-недоуменно подняв брови: она редко соглашалась с мнением сестры, хотя и любила ее. Варвара и Сима были не просто разными — они всегда были антиподами, точно при рождении одной достался весь отпущенный на двоих запас амбиций, властности и неукротимости, а другой досталась вся нежность, мягкость и мечтательность. Неизвестно, почему это не привело к ссоре на всю жизнь, как оно нередко бывает между близкими, но противоположными по характеру родственниками. Впрочем, факт остается фактом: сестры любили и опекали друг на друга всю жизнь, затевая долгие препирательства по любому поводу. Похоже, сейчас назревал момент очередной "родственной полемики".

Оставшиеся без присмотра гости потихоньку покидали "залу" и выходили в остывающий от дневного пекла сад, и здесь разбредались, утопая в сиреневых июльских тенях. Извинился и уехал "по-английски" икающий от сытости Максимыч. Даня важно обсуждал с двоюродной теткой Зинаидой, какие обои годятся для спальни, а какие — для кабинета, и слегка позевывал. Вечер незаметно перешел в ночь, теплую, июльскую, душистую. На небе высыпало столько звезд, что хотелось погрузить в них руки по локоть, будто в речную воду.

Даня, изнемогая от сытой сонливости, не очень-то деликатно сдал Зину с рук на руки Вере Константиновне, ищущей собеседника для обсуждения астральных проблем, а сам пошел в сад, к приятелю. Ося, не отрываясь, глядел в небо.

— Звезды падают? Есть на что загадать? — спросил его Данила, деловито закуривая.

— Да нет! Не везет что-то… — вздохнул Иосиф, — А все равно красиво.

— Слушай, да ты альтруист! А я думал, еврей как еврей.

Они стояли, лениво перебрасываясь фразами и смотря вверх, в синеву. Ося чувствовал, как накатывает блаженная истома, и неохота отвечать на подначки приятеля, хочется только спать. Вот разве что пойти, попытаться охмурить красотку Зину, хотя…

Вокруг все отдавало жар, накопленный за день: стены, плетеная мебель, деревянные перила, огромная фаянсовая ваза, в которую мужчины шкодливо бросали окурки. За рекой брехала одинокая псина. Ночная тишина стояла над миром высоким чистым куполом. Мир замер и наслаждался.

И тут в доме раздался вой, перешедший в визг, а потом в хрип. Визжала и хрипела в Варвариной спальне Лидия Евсеевна. Когда все ворвались в комнату, она только молча тыкала пальцем в пустое массивное кресло в углу. У ножки его растекалась лужа, похожая в полутьме на пролитый черный кофе. В луже, раскинувшись, лежала именинница. Лежала не двигаясь и уже не дыша. Раздался нежный хрустальный звон: дядюшка уронил бокал с минералкой и остолбенело уставился на труп жены.

Все происходящее слилось в один невыразимый кошмар. Милиция, протокол, больница, морг. Бюро ритуальных услуг, подготовка к похоронам, закупка продуктов и "смертных" принадлежностей. Казалось, что день пролетел за минуту, ни на одну проблему не хватало времени, заботы множились, как тараканы; зато ночь тянулась дольше года: такое ощущение появляется, если у тебя бессонница, или что-то болит. Лица домочадцев проплывали перед Даней среди ночной тишины, тяжелой, будто мраморная гробовая плита. На каждом из них было то же выражение, что и у мертвой, а где-то в доме мерещилась страшная черная лужа, которую так и не смогли дочиста отмыть.

Застоявшаяся в комнатах духота усугублялась страхом, сгустившимся вокруг дома плотным, почти материальным облаком. У каждого из поневоле застрявших в Мачихино в голове точно веретено крутилось, наматывая черную нить тоскливых мыслей: "А если это убийство? А кто тогда убил? Это кто-то из своих? То есть один из нас? И этот кто-то приехал, убил, а теперь кого-нибудь подставит вместо себя? А если меня?", и так без конца.

Даже природа принимала участие в нагнетании тяжелого, удушающего чувства тревоги: на следующий день после смерти Варвары Николаевны Изотовой вдруг набежали облака, затянули небо плотной белой пеленой без единого просвета. К полудню пелена превратилась в серые, мокрые грозовые тучи, они повисли над миром, точно старый пропыленный матрас. Дышать стало совершенно нечем. Любимая кошка покойной, носившая дурацкое имя Аделаида, валялась по всему дому, часто дыша и жалобно посматривая на людей.

Приглашенные на именины, а попавшие на убийство бродили по комнатам — проклятые души в греческом Тартаре — не глядя друг на друга и не разговаривая. Только Иосиф с Даней, не выдержав этого странного, мучительного состояния, к вечеру удрали в лес, предоставив остальным сумрачно слоняться по дому и саду.

— Слушай, ты когда-нибудь свидетелем убийства был? — завел разговор Данила, старательно пряча глаза.

— Добрую тыщу детективов прочел, — отмахнулся Ося, тоже глядя в сторону, — Там всегда одно и то же: если такое — значит, убийство. В фильмах — похожая схемка: труп — мотив — убийца.

— Детективное кино смотришь, значит? Документальная киношка-то! Тетку мою кто-то из нас собственноручно… — Даня запнулся. Слово "замочил" застряло у него в горле. Увидев выпученные глаза приятеля, Гершанок заторопился:

— Да не дури, ведь не было еще медицинского заключения! Гоша и Лариска в морг поехали, а вернутся — сообщат. Может, она сама сверзилась! На шкаф полезла, или так, спьяну…

— Сам-то, небось, не думаешь, что спьяну, — огрызнулся бледный измученный Данила, — "Сообща-ат…"! Про себя уж решил: Варьку по башке тюкнули? Ну, нафиг антимонии разводить?

— Кончай истерику ломать! — рассердился Ося, — А что я, по-твоему, должен думать: "лежит, скучает и кровь вокруг"? И не коли, Бога ради, вселенскую скорбь. Сам про убийство заговорил, не я!

— Ладно, все, успокоил. Пошли домой, девкам помочь надо. Бабы с ног сбились, еще соседки эти придурочные под ногами путаются, хуже Адельки, — и оба мрачно направились через высушенное до желтизны поле к дому.

Трава кололась, кусались какие-то мухи, настроение было — хуже некуда. Появилось ощущение, что это будет продолжаться вечно: запах соломы, длинная унылая дорога, впереди одни только неприятности.