Фаина Раевская - Семь божков несчастья

Возвращение в реальность облегчения не принесло. Во-первых, прямо в ухо громко храпела Лизавета, а, во-вторых, из-за отсутствия в чулане окон невозможно было определить, уже день сейчас или все еще ночь. Я решила прояснить ситуацию. Осторожно, чтобы не разбудить подругу, поднялась и отправилась в разведку.

Миновав кухню-клетку, я очутилась в уже знакомой светелке. Сквозь плотные шторы свет пробивался с трудом, но все-таки достаточно, чтобы понять — утро, слава богу, наступило. Это не могло не радовать: значит, ночь прошла спокойно, пора будить Лизку и покидать гостеприимную бабу Шуру. Я уже развернулась, чтобы вернуться в чулан и учинить Лизке побудку, как мое внимание привлекло невнятное бормотание, доносившееся из сеней. Ноги сами понесли на звук. Разум немного повозмущался, но тут же притих, раздавленный любопытством. Подобно ночному воину, неслышно ступая, я достигла сеней и припала ухом к двери. Бормотание стало громче, но по-прежнему оставалось неразборчивым. Тогда я, пугаясь собственной смелости, слегка приоткрыла дверь и уставилась в образовавшуюся щель любопытным глазом.

…Баба Шура стояла к двери в полупрофиль. Перед ней на видавшей виды электрической плитке выпускала ядовитые пары (конечно, ядовитые, раз в сенях воняло черт знает чем!) закопченная желтая кастрюля. Старуха помешивала зелье большой деревянной ложкой и все время бубнила себе под нос. Иногда она что-то бросала в котел. После такого допинга кастрюля издавала довольное бульканье. Мне бы уносить ноги подобру-поздорову, пока ведьма не обнаружила моего присутствия, но, завороженная удивительным жутковатым зрелищем, я не могла сделать ни шагу.

И тут случилось нечто совсем неожиданное: дверь под моим весом распахнулась, я, не удержав равновесия, вывалилась в сени и распласталась на полу, как цыпленок табака на сковородке. Баба Шура даже не повернула головы в мою сторону.

— Любопытство не есть грех, но большой недостаток, — спокойно изрекла старуха, отправляя в кастрюлю очередную порцию травы. — Тебе, должно быть, нелегко живется. Верно?

— Бывает, — согласилась я, подивившись доброжелательному тону бабки. Он совсем не походил на вчерашний, оттого сбивал с толку и настораживал.

— А насчет работы не расстраивайся. Оно к лучшему. Твоего начальника все равно скоро снимут…

Я, как говорится, выпала в осадок. Такого со мной еще не случалось!!!

…Лет пять назад я сильно мучилась головой. В том смысле, что болела она сильно. Причем никакие таблетки не помогали. Врачи только руками разводили, мол, патология у вас с головой, гражданочка, а это не лечится. Придется вам до конца жизни существовать с больной головой! Говорилось это таким тоном, что после первой же фразы становилось ясно — пора привыкать к земле. Приговор людей в белых халатах расстроил невозможно, но я как будто бы смирилась. Зато не смирилась Лизавета. Шустрая подруга, посоветовавшись с какими-то авторитетными товарищами (кто такие, меня в известность не поставили), заявила, дескать, на мне страшная порча на смерть, от которой надо срочно избавиться, иначе звездец. Я приуныла еще больше. Лизка, как могла, меня успокоила и потащила избавляться от проклятия в какую-то деревню под Бронницы.

Там вел прием малоизвестный народный целитель — слепой дед, от которого одуряюще пахло давно не мытым телом и перегаром. В ответ на мои робкие сетования подружка приводила примеры чудесного исцеления граждан от рака в последней стадии, от тугоухости, туберкулеза и прочих напастей. Я не особенно прониклась, потому как все это напоминало одного экстрасенса, который массово лечил народ по телевизору буквально от всех хворей. Говорят, у некоторых даже заново вырастал давно удаленный аппендикс.

«Целитель», вопреки уверениям Лизаветы о его абсолютном бескорыстии и человеколюбии, содрал за прием пятьсот рублей и потребовал пачку сливочного масла и флакон туалетной воды. Размышления накрыли меня девятым валом — я пыталась понять, а зачем, собственно, ему это нужно? Уж не придется ли пить туалетную воду и закусывать сливочным маслом, которое я с детства терпеть не могу?

Пока я строила предположения одно страшнее другого, дед заставил меня раздеться до трусов, деловито ощупал, отчего я пришла в страшное смущение, после чего усадил на деревянную лавку в холодных (дело было в начале марта) сенях. Подробно расспросив, что меня беспокоит, он глубокомысленно изрек «Ага», затем схватил мою голову обеими руками и начал крутить ее, как игрушку. Действие лекарь сопровождал невнятным чтением молитв и забористым деревенским матерком.

Лизавета присутствовала при процессе исцеления и с суровым видом наблюдала за действиями «целителя». Помотав мою голову минут пять, при этом мой вестибулярный аппарат начал возмущаться подобным хамством, дед глубокомысленно изрек:

— У тебя болит голова, — и добавил еще несколько слов, весьма далеких от медицины.

Я боялась открыть рот, потому что меня натурально одолела настоящая морская болезнь. Видя такое дело, Лизка, как настоящая подруга, пришла на выручку:

— Это мы знаем. Нам бы вылечиться…

— Процесс долгий. Порча глубоко сидит, с седьмого поколения, чтоб ей в дышло! Нужно несколько сеансов. А покамест лечись сама.

Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! За что же мы платили, спрашивается? Лизка уже открыла рот, чтобы вступить с дедом в дискуссию на тему «Что бывает с козлами, которые дурят народ», как тот потребовал:

— Давайте масло и одеколон.

Мы безропотно расстались с добром. «Целитель» удалился в комнату, а я, изрядно промерзнув, начала торопливо одеваться. На подругу я старалась не смотреть, потому что очень хотелось врезать ей хорошенько, чтоб душу отвести.

Вернулся «целитель». Как ни странно, масло и одеколон были целыми, даже в упаковке.

— Вот, держи лекарство, — важно изрек дед. — Масло ежедневно натощак по чайной ложке, одеколон лей на голову, как только заболит. Когда лекарство кончится, приезжайте на второй сеанс. Привезите то же самое, я заряжу.

На прощание «целитель» еще раз смачно матернулся, после чего скрылся за дверью.

Надо ли говорить, что «лекарство» я выбросила, едва вышла за калитку, на второй сеанс не поехала, а Лизавете все-таки отвесила увесистую оплеуху, которую она безропотно снесла.

Через какое-то время врачи смогли справиться с моим недугом, я добросовестно пролежала в больнице почти полтора месяца, голова теперь болит крайне редко, а целителей, ясновидящих и прочих магов с тех пор на дух не переношу. То есть не переносила до встречи с бабой Шурой. Сейчас же я стояла перед ней с отвисшей челюстью и пыталась справиться с напавшим на меня столбняком.

— Да не бойся ты, — усмехнулась баба Шура. — заметив мое сумеречное состояние, — худого не пожелаю.