Фаина Раевская - Трижды заслуженная вдова

Пропустив три автобуса, мы с Люськой взяли штурмом четвертый и просочились в его холодное нутро. Там нас стиснули со всей возможной силой, заставив принять стойку солдат в почетном карауле. Люськин взгляд красноречивее всяких слов высказал все, что она обо мне думает. Я зарделась: Люська хоть и химик по образованию, но разговорным русским владеет в совершенстве!

Частный приют для сирых и убогих расположился в бывшей усадьбе князей Нарышкиных, о чем сообщала табличка на массивной кованой ограде. Подобно секретной воинской части психушка имела КПП, где дежурили три богатыря в форме цвета хаки и с «калашами» за спиной. Причем статью все трое напоминали именно былинных героев. При виде грозных стражей Люська оробела.

— Здравствуйте, мальчики! — по возможности бодро поприветствовала я богатырей. — Вы нас к Дмитрию Гавриловичу пропустите?

— Вам назначено? — равнодушно спросил Алеша Попович, младшенький.

Двое других с интересом разглядывали обмороженных посетительниц.

— Конечно! — радостно воскликнула я и сложила одеревеневшие от мороза губы в голливудский оскал.

Вышло так себе и впечатления на богатырей не произвело.

— Вы свяжитесь, пожалуйста, с господином Кузькиным и напомните, что мы от Елены Александровны. Он нас ждет, правда, Люсь?

Людмила промычала что-то невразумительное.

— Вы не обращайте внимания, — успокоила я богатырей, с трудом справляясь с мимикой и пытаясь изобразить на лице скорбное выражение, — это будущая пациентка!

Алеша Попович недолго с кем-то разговаривал по внутреннему телефону и, закончив разговор, солидно кивнул:

— Порядок.

— Ваши паспорта! — потребовал Добрыня Никитич, средненький.

Он аккуратно вписал наши данные в толстую книгу и передал документы старшенькому.

Илюша Муромец внимательно вглядывался в фотографии, выискивая, вероятно, десять отличий с уже остывающими оригиналами. Наконец, и эта процедура была завершена.

— Проходите, — великодушно разрешил Илюша, возвращая нам паспорта.

На негнущихся ногах, поддерживая и подбадривая друг друга, мы дошли до корпуса и очутились в спасительном тепле.

Вопреки ожиданиям я не увидела ни решеток на окнах, ни бронированных дверей, ни мрачных полупьяных санитаров. Все выглядело так, словно мы попали в санаторий для ответственных руководителей среднего звена: веселенькие занавески на окнах, цветочки на подоконниках, картины на стенах... По ковровым дорожкам, оживленно чирикая, пробегали хорошенькие медсестрички. В коридорах неторопливо прогуливались отдыхающие, то есть, я хотела сказать, больные в симпатичных пижамках и халатиках. Во всем ощущались покой и умиротворенность.

— Красота-то какая! — завистливо протянула Люська. — Живут же люди, и не подумаешь, что психи!

— Мне почему-то кажется, что далеко не все здесь психи, — успокоила я подругу.

— Как это? Почему?

— Ну, во-первых, в дурдом попадают не только с шизофренией. Депрессию и всякие разные сумеречные состояния души тоже здесь лечат. А во-вторых... Это же прекрасное место для отсидки!

— Для чего? — не поняла Люська.

— Для отсидки. Ну, например, ты взяла у меня денег в долг, а отдавать не хочешь. Я волнуюсь, ругаюсь, разумеется, нервничаю, ищу тебя... А ты в это время преспокойненько отдыхаешь в этом богоугодном заведении!

— Здорово! — восхищенно выдохнула Людмила. — Только ты, пожалуй, меня бы нашла. Я вот что подумала, Жень: а наш убийца тоже может здесь отсиживаться?

— Теоретически да, а вот практически — зачем? Ведь ему нужна свобода действий. А какая здесь свобода? Пациенты же не могут приходить и уходить, когда им вздумается. И посетителей, между прочим, не слиш-ком здесь жалуют. Однако это и хорошо, за Давыда я спокойна.

Миновав просторный холл, где кучка больных увлеченно пялилась в телевизор, мы без труда нашли кабинет Дмитрия Гавриловича. Главврач Кузькин оказался высоким худощавым блондином с голубыми глазами, лет около сорока. На его тонких губах постоянно Змеилась ехидная улыбка, словно он говорил: «Вам кажется, что вы здоровы? Блажен, кто верует! Но уж я-то знаю, какой у вас диагноз!»

— Вы от Елены Александровны? — Кузькин вопросительно посмотрел на нас.

— Мы, — хором сказали мы с Люськой.

— Отлично! — Дмитрий Гаврилович оживился. — Сейчас пообедаем. Пройдемте!

Главный лекарь дурдома первым вошел в незаметную дверь, которая ничем не отличалась от пластиковых панелей, коими был отделан кабинет. Комната, где мы очутились, была явно предназначена для отдыха и релаксации господина Кузькина. Там даже стояла специальная массажная кушетка и велотренажер.

— Присаживайтесь, девочки, — хозяин кабинета указал нам на упоительно мягкий диван. — Только верхнюю одежду снимите, пожалуйста. Юленька, детка, — это уже по селектору, — обедик на три персоны в мой кабинет. Ты уж расстарайся, деточка! Все должно быть тип-топ!

Отключившись, Дмитрий Гаврилович некоторое время молча изучал нас, притворяясь психологом. Но меня так просто не обведешь вокруг пальца: Ленка, помню, говорила, что ее бывший любовник — обыкновенный проктолог. Нет, что ни говорите, а наука нынче далеко шагнула, раз уж проктолог, специалист по геморрою, легко разбирается не только в глубинах прямой кишки, но и в тонкостях подсознания!

— Итак, юные леди, — обратился к нам проктолог-психолог, — чем могу быть вам полезен?

— Либерман. Давыд Флавиевич Либерман, — сразу приступила я к делу. — Что у него за диагноз? Как давно находится у вас? Можно ли с ним поговорить?

— Давыд Либерман... — задумчиво протянул Кузькин. — Что ж, он вполне адекватен. По правде говоря, я не понимаю, почему родственники держат его здесь. Никакой опасности ни для окружающих, ни для себя он не представляет... Но, как говорится, хозяин — барин! Его близкие оплатили пребывание здесь Давыда на несколько лет вперед. Диагноз, сами, понимаете, сказать не могу — врачебная тайна...

Вошла Юленька, толкая перед собой сервировочную тележку. На тележке зазывно дымился янтарный бульон и исходила соком свиная отбивная. Красная икорка (которую я, кстати, терпеть не могу!) весело мигала с небольших бутербродиков. Венчала все это великолепие бутылка хорошего красного вина. Сама Юленька произвела на меня впечатление не слишком умной, но чересчур хищной. Коротенький халатик обтягивал ее, что и говорить, пышные формы, словно вторая кожа. Девушка повернулась к доктору Кузькину тем местом, которое он детально изучал в институте. Халатик угрожающе затрещал.

«Интересно, лопнут швы или нет?» — подумала я.

Швы выдержали. Юленька улыбнулась, тряхнула напоследок своими прелестями и, пожелав всем приятного аппетита, ушла.

— Так о чем это мы? — облизнул пересохшие губы Дмитрий Гаврилович.