Фаина Раевская - Трижды заслуженная вдова

— О Либермане, — услужливо напомнила Люська.

— С ним можно поговорить? Он не буйный? — добавила я.

— О нет! На этот счет можете не беспокоиться. Я же уже говорил вам, что больной вполне адекватен. Господин Либерман целыми днями решает какие-то задачки по химии. Надеется получить Нобелевскую премию! А насчет встречи... — проктолог Кузькин задумался.

— Ладно, — наконец решился он. — Скоро у пациентов обед. Либермана вам приведут. Вы можете дожидаться и беседовать с ним здесь. А я вас оставлю на часок — мне необходимо решить с Юленькой некоторые организационные вопросы...

Люська понимающе хрюкнула. Видимо, таких вопросов у Дмитрия Гавриловича накопилось слишком много. Бросив на тарелку недоеденный бутерброд, он ринулся из комнаты отдыха.

— Теперь я понимаю, почему Ленка бросила этого Кузькина, — себе под нос пробормотала я. — Бабник!

Люська меня не услышала: она с аппети-

том поглощала обед, доставленный полногрудой Юленькой.

— Приятного аппетита, — пожелала я подруге.

— Бу-бу-бу, — кивнула она с набитым ртом. — А ты чего?

— Не хочется что-то. Мне кажется, Юленька туда яду капнула...

— Типун тебе на язык! Тьфу, тьфу, тьфу! — Люська сплюнула красной икрой. — Вот что ты за человек, а? Сама не ешь, так хоть другим не мешай!

— Ладно, ладно, — успокоила я подругу. — Я пошутила. Лопай спокойно, дорогой товарищ! А если что, то доктор Кузькин тебя вылечит.

— Пускай лучше он тебя вылечит! Никакого покоя от тебя нету. У-у, вражина! — зло бросила Люська и отодвинула от себя тарелку, — Весь аппетит испортила...

Чтобы хоть как-то скрасить ожидание господина Либермана, я взгромоздилась на велотренажер и остервенело завращала педалями. Хочу заметить, что в мирной жизни велосипед для меня — все равно что космический корабль. Раза два или три я пыталась оседлать двухколесный агрегат. Однако все попытки заканчивались не слишком мягким приземлением в ближайших кустах и ссадинами на различных частях тела. Именно тогда я поняла, что четыре колеса гораздо надежнее, чем два.

Сейчас, усевшись за тренажер, я отыгрывалась за все свои неудачные попытки укротить адскую машину. Людмила в это время слегка задремала, нагло заявив, что от такой скорости, с какой я кручу педали, у нее начинается приступ тошноты. Увлекшись ездой на велосипеде, я не заметила, как прошло время. Дверь распахнулась, и на пороге комнаты отдыха возник... Альберт Эйнштейн!

«Вредно столько спортом заниматься!» — попеняла я сама себе и потерла кулачками глаза, пытаясь отогнать видение.

Видение не исчезло. Более того, повело себя довольно странно: оно уселось за стол и принялось с невероятной скоростью уплетать бутерброды.

— У меня мало времени! — заявил Эйнштейн. — Мне сказали, что вы меня хотели видеть...

Внезапно он выхватил из кармана длин-ного махрового халата блокнот и принялся что-то быстро писать.

— Э-э-э... — робко произнесла Люська.

— Да, да, не обращайте на меня внимания. Скоро начнет работу Нобелевский комитет — нужно срочно отправить туда мои работы...

— Вы господин Либерман? — на всякий случай уточнила я.

— Ну конечно, а кто же еще?! Вы думали, что я Эйнштейн?

Признаться, я именно так и думала. Вслух, конечно, этого не сказала, слезла с тренажера и с опаской приблизилась к дивану.

— Так что вы хотели? — повторил Давыд. — Напоминаю, у меня очень мало времени... Минус 78 градусов... Жидкий азот... Конечно, азот можно получать из воздуха... Гелий — очень дорого...

Я тихо ойкнула и опустилась на диван. Ну, Кузькин! Оставил двух беззащитных девушек один на один с психом! Люська же неожиданно оживилась:

— Простите, а можно узнать, над чем вы работаете?

— Высокотемпературная сверхпроводи-мость, — быстро ответил псих, не отрываясь от записей.

— Что вы говорите! Это безумно интересно! — воскликнула подруга, и в ее глазах загорелся нехороший огонек. — Вы хотите заменить в полупроводниках жидкий гелий азотом! Колоссально!

Либерман заинтересованно посмотрел на Люську.

— Да, химики всего мира работают над созданием материалов, которые становятся сверхпроводниками в жидком азоте... Я уже близок к решению! Только представьте...

Дальше начался такой бред, что я всерьез стала опасаться за собственный рассудок. Разговор двух гуманоидов с какого-нибудь Антареса был бы намного понятнее, ей-богу! Чтобы не пополнить число пациентов лечебницы доктора Кузькина, я быстро схватила тарелку и, зажмурившись, шарахнула ее о стену. Оба собеседника сразу замолчали.

— Ты чего, Жень? — удивилась Люська.

— Так, разминаюсь... — неопределенно ответила я, глядя, как по белой стене сползают дробинки красной икры. — Ничего, если я задам нашему гению пару вопросов?

Людмила перевела полный сострадания взгляд на Давыда и уныло кивнула.

— Отлично, спасибо! — просияла я. — Итак, Давыд Флавиевич, как вы относитесь к вашим родственникам? Я имею в виду Розу Адамовну, Софью Арнольдовну, Рахиль Флавиевну и ее сына, Аврума.

Давыд нервно дернул щекой и тихо ответил:

— Как к родственникам. То есть в меру люблю и в меру ненавижу. А что?

— Они вас часто навещают?

— Никогда, — криво усмехнулся Давыд. — Несколько лет назад они отдали меня в этот приют и забыли обо мне.

— Понятно. А о том, что ваш брат умер, вы знали?

— Конечно. По телевизору говорили. Мой сосед потом сообщил эту приятную новость! Я-то телевизор не смотрю...

— Понятно, — опять значительно протянула я, хотя ничего ясно мне не было. — А если бы вдруг, ну, случайно, вам сказали, что все вышеперечисленные граждане покинули этот мир?

— С чего бы это им покидать этот мир? — равнодушно пожал плечами Давыд. — Дурные люди всегда долго живут.

— Ну, не скажите! — решительно возразила Люська. — История знает много примеров...

Я угрожающе подняла вверх еще одну тарелку, и подруга замолчала.

— Чем же они такие дурные?

— Сонька — жадина и до мужиков охоча, ради денег она на все готова; Рахиль — курица. Она сыночка своего обожает без памяти и ради его благополучия никого не пожалеет; Роза, правда, женщина добрая, но чисто по-житейски абсолютно недалекая. Мужа своего боготворила, из-за него карьеру ученого бросила... А что в итоге?

— Что? — нетерпеливо воскликнула я.

Давыд как-то странно посмотрел на меня

и неожиданно спросил:

— А вы кто, собственно, такие?

— Я писательница, пишу книгу о вашем брате, Арнольде. А это, — я кивнула в сторону маявшейся Люськи, — мой научный консультант в вопросах химии. Скажите, вы со своим братом в каких отношениях были?

— В братских, — усмехнулся Давыд.

Странно, но в тот момент, когда несчаст-ный псих говорил о своих родственниках, я готова поклясться, он был абсолютно нормален. И только в глубине темных зрачков мелькало то выражение печали и скорби, то ненависти и безразличия. Какое-то время все молчали. Первым нарушил молчание Давыд.