Логунова Елена в «Эксмо» - Кактус Нострадамуса

– Эй, вы! Вы живы? – позвала Антонина, помахав руками.

Рыбки беззвучно ответили, что да, но это ненадолго.

– Вы, в воде! Я вас спрашиваю! Вы живы?

Антонина осторожно приблизилась, сбросила тапку и пошевелила тело в бассейне босой ногой.

Хвала небесам, педикюр она нынче не делала.

Тело булькнуло, повернулось и неожиданно проворно сцапало предложенную ему ногу помощи, уронив потерявшую равновесие Антонину наземь, к рыбкам.

Над мозаичным краем бассейна поднялась голова. Глаза проморгались, рот открылся, и восседающая на полу – по-прежнему, с поднятыми руками – Антонина услышала:

– Хенде хох.

– Господи, неужто еще и иностранец? – восхитилась щедро облагодетельствованная небесами мадам Гусакова. – Мистер, как вас зовут?

– Ка… Каспер.

– Привидение с моторчиком! – с энтузиазмом кивнула Антонина. – Вылезай-ка из воды и помоги мне с рыбой.

Расспрашивать падшего ангела об обстоятельствах, приведших его на грешную землю, мудрая женщина не спешила. Как бы там ни было, крутое пике – повод резко изменить свою жизнь, а детали судьбоносного полета Антонину не интересовали.

– И черный ящик мне не нужен, – пробормотала она, прикидывая, что ей делать дальше.

А у Каспера, который до сих пор откликался на Казимира, черный ящик самолета проассоциировался со штатным грузом катафалка.

– Да, в гроб не хочется, – пробурчал он и с подозрением посмотрел на потолок.

Между матрасами перекрытия зияла щель. Зяма потянулся и сдвинул плиты, аккуратно закрывая отверстие. Затем он сердито посмотрел на Антонину, двумя пальчиками собирающую в подол сторублевых жаберных, приставил перст к губам, тревожно просвистел:

– Тс-с-с-с-с-с! – и прислушался.

Приближающегося топота дюжих ног, выкриков «Ату его!», «Взять!», «Убью гада!» и прочих некультурных реплик не было слышно. Тем не менее Зяма считал правильным и даже необходимым убраться с места, где его едва не убили, как можно скорее.

Но куда? Где он будет в безопасности?

– Снимай все мокрое, – сказала тем временем предприимчивая Антонина. – Давай-давай, раздевайся! Я дам тебе сухой халат и тапки, не самый богатый наряд, но до машины дойдешь, она у меня рядом, у служебного входа припаркована.

Голос женщины предательски дрогнул.

Чуткий к интонациям и вибрациям ловелас Казимир, он же Каспер, внимательно посмотрел на незнакомку и внутренне усмехнулся.

А что? Можно и раздеться, и познакомиться, и в гости сходить, и задержаться на некоторое время там, где его никто искать не станет.

Зяма посмотрел на бассейн, из которого вылез, и сказал:

– Концы в воду! – и одним отработанным движением ловко стянул с себя мокрые штаны.

На улице шел дождь, а в подъезде бушевала гроза. Наш сосед Дмитрий Федорович Мишин осыпал громовыми ударами укрепленную металлическую дверь квартиры на втором этаже. Изнутри доносились злорадные выкрики женским голосом: «Врешь, не возьмешь!» и «Но пасаран!».

– «Как поссорились Иван Иванович с Иваном Никофоровичем», двадцать пятая серия! – прокомментировала происходящее Трошкина, не пожелав пройти мимо. – Дядь Мить, что тут у вас на этот раз?

– На этот раз у нас тут будет труп, – охотно развернувшись к зрителям, пообещал дядя Митя и пнул бронебойную дверь пяткой. – Пожилой женский труп с целлюлитом третьей степени и слабоумием первой!

– Сам старый дурак! – предсказуемо отреагировала из укрытия домовладелица Сидорова Марья Петровна.

– Оба хороши! – громко сказала Трошкина. – Ай-ай-ай, как не стыдно! Взрослые, умные люди, оба с высшим образованием, с богатым жизненным опытом, а ведете себя как маленькие! Дядя Митя, перестаньте лягаться как верблюд!

– Он и есть скот! – донеслось из-за двери.

– Тетя Маня, прекратите провоцировать дядю Митю! – потребовала Трошкина. – Вы женщина, вы должны быть мудрой!

– А она хитромудрая! – подтвердил Дмитрий Федорович, скорчив рожу дверному глазку. – Чего придумала, а? Весь подъезд нам загадила, выдумщица! Инночка, ты домой идешь? Осторожнее, детка, смотри, не вляпайся.

– Во что? – насторожилась я.

Одинокие граждане Дмитрий Федорович и Марья Петровна с полгода тому назад вступили в войну, в ходе которой пролилось уже немало красящих средств и сильно пахнущих жидкостей.

Конфликт спровоцировал дядя Митя, повадившийся оставлять свою «Ладу Приору» под окнами тети Мани.

Места для парковки во дворе многоэтажки всегда были в дефиците, но застить свет в окошке Марьи Петровны до сих пор никто не решался, потому как после первой же попытки пристроить железного коня на постой вблизи ее апартаментов она прямо и честно предупреждала очередного наглеца: «Не ставь машину – порежу шины!» И только Дмитрий Федорович оказался настолько глух к высокой поэзии, что не понял всей серьезности угрозы.

Шину тетя Маня порезала ему всего одну. Даже не порезала, а только проколола, но дяде Мите для эскалации конфликта хватило и этого. Тетьманиному шилу он противопоставил выхлопную трубу своей «Ладушки», начав подолгу прогревать мотор, не отъезжая от дома.

Некоторое время тетя Маня изображала страдалицу, показательно задыхаясь в клубах сиреневого дыма на глазах у всего двора.

Двор наблюдал, как ООН, но не вмешивался. Бабушки во дворе шептались, что «это Манька с Митькой так заигрывают», и с интересом ждали продолжения.

Утром одного не для всех прекрасного дня дядя Митя обнаружил, что его четырехколесный друг поменял окрас с просто серого на серый в яблоках. Яблоки были того насыщенного изумрудного цвета, каким отличается общеупотребительное медикаментозное средство «Бриллиантовая зелень спиртовая». Испачканные зеленкой ватные палочки обнаружились тут же, на крыше машины и вокруг нее, так что было ясно: они падали сверху, из окон или с балкона. Однако вину за содеянное не взял на себя никто. Предпринятый дядей Митей принудительный осмотр жильцов подъезда на предмет зазелененных ранений положительных результатов не дал.

Тетя Маня улыбалась, как Джоконда.

Бабушки во дворе при появлении дяди Мити хихикали и давились семечками.

Дядя Митя взял двухнедельный тайм-аут и за это время научился курить. Вредная привычка далась ему не сразу, но однажды солнечным воскресным утром Дмитрий Федорович вальяжно выступил на свой балкон с сигаретной пачкой. Пренебрегая предупреждением Минздрава, он неторопливо выкурил одну за другой с полдюжины пахитосок и при этом с поразительной меткостью стряхивал пепел на свежевыстиранное белье шестью этажами ниже.

День был безветренный, пепел падал строго вертикально. Поруганное постельное белье перестало быть белыми и украсилось прелестными мелкими дырочками.

Тетя Маня до вечера билась в конвульсиях, утверждая, что в этих самых простынях ее и похоронят, как в саване, но умереть не сподобилась, логично рассудив, что мстить обидчику с этого света будет легче, чем с того.