Логунова Елена в «Эксмо» - Кактус Нострадамуса

Этим соображением я поставила в детективном деле точку с запятой и сосредоточилась на пончиках. Они заслуживали внимания и заняли меня минут на десять.

Потом позвонил Зяма, как я и ожидала – веселый и бодрый. По просьбе Трошкиной он призвал меня сей же час покинуть пончиковую и подняться к ним на верхний этаж, где развернута очень интересная выставка.

Эскалатор вознес меня на четвертый этаж и выгрузил у временной перегородки, призванной держать и не пущать на выставку эротической картины «Свобода приходит нагая» несовершеннолетних граждан.

Под знаком «18+» в заграждении была прорезана дверь. Я вошла в нее, ожидая встретить контролера с чекистским прищуром и с паспортом в руках доказывать ему свою половозрелость, но никакой проверки на входе не было.

– Свобода ведь! – отметил мой внутренний голос.

– Нагая же, – напомнила я, осторожно осматриваясь.

Я девушка современная, но не вполне свободная от комплексов. Порнографию я не смотрю, а в секс-шоп заглянула лишь однажды и была изрядно шокирована богатыми колбасными рядами резиновых органов. От выставки под названием «Свобода приходит нагая» в смысле бескультурного шока можно было ожидать многого, а мне не хотелось выглядеть дикой пейзанкой, с визгом убегающей в кусты при виде беспорточного пастушка.

Эрос миловал – обнаженных мужских гениталий я не увидела. Зато на выставке было очень много художественно оформленных зон бикини и выразительных грудей.

Наиболее вызывающе смотрелись пышные розовые перси, пристроенные на белокаменный собор вместо традиционных золотых куполов. Изящные крестики на устремленных в небо сосках смотрелись как пирсинг.

Живописное полотно имело гигантские размеры – 3х3 метра, не меньше, и заодно использовалось как задник для желающих сфотографироваться в балаклавах. Трикотажных масок кислотных расцветок было три – желтенькая, зелененькая и красненькая, и они шли нарасхват. Люди в очереди стояли, чтобы сделать снимок.

В середине вереницы ожидающих я увидела Трошкину. Она помахала мне ручкой и спросила, едва я приблизилась:

– А Зяма где? Мы же хотели втроем сфотографироваться.

– Где, где, – намертво задавив напрашивающуюся в связи с обилием бикини нецензурную рифму, пробормотала я и огляделась. – Он же с тобой ушел?

– А потом ушел от меня, чтобы поторопить тебя. Странно, что вы с ним не встретились.

Я попыталась вспомнить, кто ехал на эскалаторе встречным мне курсом. Нет, не Зяма, а какой-то дюжий малый из тех, на кого не стоит засматриваться, чтобы не нарваться на неприятности.

Алка тут же позвонила братцу, но его мобильный был глух и нем. Я напомнила подружке, что у Зямки сейчас нет сотовой связи, потому что он насмерть замочил свой аппарат на лодочной станции в парке. Именно поэтому я ему сегодня звонила на наш домашний номер.

– Сколько проблем с этими мужчинами! – фыркнула Трошкина.

Дружно ругая всех мужчин вообще и персонально нашего безответственного и недисциплинированного Зяму, мы поискали его по этажам, но нигде не нашли, обиделись и уехали из торгового центра на такси.

– Ну, братец, погоди! – шептала я.

А братец-то ничего плохого не делал.

Выйдя за дверь с табличкой «18+», чтобы поторопись сестру-копушу, Зяма ступил на движущуюся лесенку и спустя мгновение подвергся нападению – настолько неожиданному, что не успел ни удивиться, ни испугаться.

Кто-то сильный, как снежный человек, подхватил его сзади под колени и одним рывком перевалил за стеклянный бортик эскалатора, косо протянувшегося над многометровой пропастью.

Резкий поворот в судьбе Казимира Кузнецова свершился за одну секунду и при полном отсутствии публики.

Антонина Гусакова, частный предприниматель и женщина в самом расцвете сил, подняла глаза к потолку и фамильярно попросила:

– Боженька, пошли мне уже мужичка хоть какого-нибудь, а?

Будучи деловой русской бабой, Антонина привыкла общаться с разного рода проверяющими и всяческим начальством в манере, органично сочетающей подхалимаж с нахрапистостью и просьбу с подкупом.

– А я на церковь пожертвую, – пообещала она Боженьке, продолжая фокусировать умильный взор на зеленом пластмассовом хвостике, торчащем из потолка.

Перекрытие было изобретательно сделано из пары толстых поролоновых матрасов, снаружи выкрашенных зеленой краской и утыканных искусственными цветами. Для тех, кто смотрит сверху, сооружение походило на травянистый пригорок, поросший оранжевыми ромашками, что чудесно сочеталось с вывеской «Нейл-бар «Ноготки». Дешево, эстетично и практично, считала Антонина, обоснованно полагая, что любую другую крышу давно уже проломил бы какой-нибудь летающий объект.

Нейл-бар располагался на пятачке под эскалатором, с которого безрукие покупатели то и дело роняли сумки, пакеты, обувные коробки и разную мелочь вроде очков, ключей и мобильников. Поролон принимал эти дары свыше благосклонно и без малейшего вреда для конструкции. Когда хнычущие раззявы прибегали к Антонине за своими вещичками, она ставила стремянку и доставала из своих ромашковых зарослей чужую потерю. Как правило, за это ей перепадало вознаграждение – не такое серьезное, чтобы тянуло на статью дохода, но все-таки приятное.

Антонина Гусакова ценила маленькие радости жизни и с Божьей помощью умело извлекала их из окружающей среды.

Небеса и на этот раз не обошли Антонину своим вниманием. Не успела она перевести взгляд с потолка на свои свежевыкрашенные ногти, как на символическую крышу салона свалилась чья-то на редкость тяжелая утрата. Поролон на стыке промялся, и из образовавшейся между мягкими плитами щели в бассейн с индонезийскими рыбками для экзотического педикюра шумно рухнуло крупное тело.

И внешне, и по духу Антонина Гусакова была типичной русской женщиной, хотя еще ни разу не ходила в горящие избы и не останавливала коней на скаку (просто не представилась возможность). Антонине не были свойственны беспомощная растерянность и малодушное промедление в действиях, она почти никогда не боялась взять дело в свои руки. Единственное исключение составлял тот самый случай, когда ногти на руках деловой русской женщины покрывал непросохший французский лак.

– Твою ж мать! – вскричала Антонина, вскинув руки, как пленный немец.

Несмотря на то что предыдущая ее фраза была адресована Господу, мать имелась в виду отнюдь не божественная. Антонина поменяла собеседника и обращалась к свалившемуся на нее мужику.

На полу в истерике бились волшебные рыбки гарра руфа (сто рублей за штучку), в их родной среде обитания неподвижно лежал оккупант, а на ногтях потрясенной русской женщины с подлой неторопливостью сох французский лак.