Алена Смирнова - Пикник с покойником

— Провожающих полно? — спросила я.

— Ни единого. Кому я нужен? Это у тебя ассоциации с отъездом авангарда. Сейчас все по-другому.

— Ладно, не горюй, жди меня.

— Я должен появиться на работе, Поля. Вернусь домой ориентировочно в двенадцать, — сообщил Лева и споткнулся на слове «домой».

Так споткнулся, что почудился грохот падающего тела.

Удача не сопутствовала, она на мне, как на лошади, скакала. Я надеялась нарваться на «нечто подобное», а обнаружила вещь «один в один». Но вальяжная хозяйка заломила цену, вдвое превышающую мыслимую.

— Не дороговато? — полезла выяснять я, и сарказм удался мне плохо.

— Зина сказала, что она вам позарез нужна и вы раскошелитесь. Если не больно нужна, пусть лежит, где лежала. Тряпка каши не просит.

Я вынуждена была принять ее аргументы. Может, ей, ласточке, именно этой суммы не хватало на очередную пластмассовую дрянь? Тогда церемонии с покупательницей излишни. Конечно, я не рассчитывала на «Берите, мне даром досталось», но и к такому торгу не готовилась. А, бог с ней, но какова Зина! Такая услужливая девица, в лепешку готова расшибиться ради ближнего… Значит, ее манеры — ее бизнес.

— Простите, сколько процентов вы Зинаиде отстегнете за посредничество? — не вытерпела я.

— С какой стати? — вытаращилась неуступчивая купчиха.

И я простила Зинке все, в том числе еще не вытворенное. Альтруистка! Мне скатерть, подружке деньги, себе шиш. Идиотка! Потому что однажды и, похоже, скоро она нарвется на неприятности. Нельзя наплевательски относиться к чужим деньгам. Действительно, богатые люди этого не прощают. Под сурдинку своих размышлений я расплатилась, завладела скатертью и пошла к выходу. Нервишки у дамы сдали, и она промямлила:

— До свидания.

— Упаси бог, — откликнулась я.

Я успела повозиться по своему и полковничьему хозяйству и привести себя в порядок, благо пока на это не требуется много времени. Ровно в час дня, когда, по моим прикидкам, Лева закончил сборы, пришлось напялить на лицо нейтральное выражение и отправиться. Снова мне везло — с транспортом, с толково составленным томиком Пушкина — ему в подарок, с хорошим вином. «Тяпнем с Левушкой, и станет ему полегче», — загадывала я. О себе не беспокоилась. Я же в России оставалась, у меня с моральными проблемами — ни убавить, ни прибавить.

Мне открыл незнакомый парень, этакий очкарик — умница под стать Леве. Ржавая пружина в моем горле расправилась и сгинула: нашлись люди, которым не лень сказать Льву Давидовичу: «Пока». В прихожей стояли обещанные чемодан и саквояж. Я вынула вино, а скатерть и книгу прямо в пакете пристроила на багаж, Лева предупрежден, сам сложит. Встретивший меня молодец подпирал собою входную дверь, пережидал мою возню, молчал и тепло улыбался. Гораздо более твердым, чем уличный, шагом я направилась на звук мужских голосов в зал. Миновала знакомый узкий коридорчик и очутилась в некогда самой большой и нарядной комнате Зингеров.

В сущности, есть три естественных медитативных состояния: когда чутко прислушиваешься, когда вглядываешься в одну точку и когда застываешь в изумлении. Медитация такого рода может закончиться глубоким трансом при условии, что не возникнет чувство страха. В ограниченном голыми стенами пространстве замерли трое — Борис Юрьев, Сергей Балков и я. Менты, как широко известно, в транс не впадают. Я же почти мгновенно испугалась до пускания пузырей из слюны. Во всяком случае, вокруг губ неэстетично запенилось, стоило мне прохрипеть:

— Мальчики, где Лева?

Пока Сергей суетливо, ох суетливо, подставлял стул и то ли ненароком, то ли нарочно тыкал меня им под коленки, Борис свирепо спросил:

— А кто он тебе?

— Друг.

— Я устал повторять: если в могилу не торопитесь, не водите дружбу с нашей Полиной, — вызверился Юрьев.

Я села и заплакала. Балков взял Юрьева за грудки и культурно попросил заткнуться. Потом загудел, будто вентилятор. И с каждым его словом мне становилось все холоднее, все зябче, все жутче. Вентилятор был испорчен, он всасывал воздух, и перспективе задохнуться я не противилась. Под конец я совсем потеряла над собой контроль, криво раззявила мокрый рот и завыла:

— Левка, как же так… За что… Зачем… Левка-а-а…

К сожалению, он ничего не мог мне растолковать. И лейтенанты тоже.

Архитектурная мастерская, в которой работал Лева, располагалась в центре города в гостинице. Скучное сооружение из стекла и бетона не могли расцветить ни рассветы, ни закаты, даже буйствуя. А уж когда в серой громадине отражалось хмурое небо, без содрогания в ее сторону смотреть было невозможно. В памяти самопроизвольно возникало заунывное: «Грехи наши тяжкие…» Естественно, забить такую прорву номеров постояльцами удавалось лишь в лучшие времена. А нынче здание пустовало бы, не явись нужда в офисах, множестве офисов. Додумайся кто-нибудь вывесить таблички с их названиями на фасад, небывалая живописность потрясла бы и зачаточное воображение. Вообще-то помещать в подобный бездарный домишко архитектурную организацию — юмор черный. Но при словосочетании «арендная плата» желающих смеяться не находилось. Мастерская занимала целиком последний, шестнадцатый этаж. Под ним бизнесменам различного калибра сдавались еще шесть. В нижних восьми помещалась собственно гостиница с нерадивыми кокетливыми горничными, подозрительными заторможенными дежурными и царственными администраторами. При такой многопрофильноти в холле, ресторане и барах гостиницы творилось и черту невдомек что. Более всего столпотворение напоминало проходной двор между вокзалом и базаром. Кое-где господа скинулись и поместили вахтеров возле лифтов, а ведущие на лестницы двери заперли. Взятки «пожарникам» были мелочью по сравнению с нашествием посторонних. Кое-где накачанные парни сидели в приемных — всякий собственник охранял себя и контору на свой лад. Но архитектурную мастерскую чужие посещали столь редко, что для защиты от ворья компьютеров и множительной техники сочли достаточным набора из решеток на окнах и металлических дверей со сложными замками. Сигнализация находилась в стадии установления.

Ключи были у начальницы, Евгении Альбертовны Ениной. Кроме того, свободным доступом в помещение обладал руководитель соответствующего отдела и так называемый ключник. Последним по очереди на неделю становился каждый сотрудник. Ему надлежало, кровь из носу, являться в девять двадцать. Потому что начальство, конечно, не опаздывает, но задерживается часто. Прочие творцы городского облика умели вдохновенно отбрехиваться. Назначенная раз в пять дней жертва не роптала. Потом «ключник» отрывался в опозданиях и вранье всю рабочую неделю.